Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Ларец Марии Медичи

Сейчас было как раз 15 августа и как раз вторник. Березовский вспомнил это и, досадуя, закусил губу. Разговор следовало как можно скорее перевести на другие рельсы, иначе проницательный Гена обо всем догадается. Ведь они встречались по два, а то и по три раза на неделе, и все Юрины увлечения так или иначе прорывались в разговорах. Сопоставив все это с загадочным сундуком, Гена действительно мог проведать слишком о многом. Именно этот нежелательный для Березовского мыслительный процесс и протекал сейчас в бурминской голове.

— И материалы о десятой главе «Евгения Онегина», которые я тебе достал, значит, были тебе нужны вовсе не для знакомой критикессы? — спросил он, что-то припомнив и сопоставив, в полном соответствии с запоздалым предвидением Березовского.

— Гена, прошу тебя, перестань ворочать мозгами! Забудь пока об этом сундуке, будто я тебе ничего не говорил! Не выпытывай, котик! Умоляю!

— Ну ладно, — со вздохом согласился Гена. — Будь по-твоему. Но о самом-то сундуке ты можешь говорить? Какой он из себя? Ты его видел?

— Нет, в том-то и дело, что не видел! — Березовский обрадовался повороту в разговоре. Лучше уж было говорить об исторической реликвии, раз уж он все равно о ней проболтался, чем о той немыслимой каше, которая заварилась вокруг этого сундука. — Но я знаю, как он выглядит… — И, словно птица, уводящая охотника от гнезда, он поспешил достать из папки какие-то старые журналы. — Вот смотри: это «Столица и усадьба». Выходил у нас в России такой журнальчик в годы первой мировой войны. Обрати-ка внимание, как господин редактор Вл. Крымов заманивал подписчиков…

— Причем тут твоя «Столица и усадьба»? Я же тебя…

— Погоди, погоди! — остановил его Березовский. — Это о том самом… Но прочти сначала, что пишет редакция в первом номере.

Гена взял в руки журнал с помещичьим колонным домом и лебединым прудом на обложке. В обращении к гг. подписчикам было сказано:

«…Все газеты ведут хронику несчастных случаев, никто не пишет о счастливых моментах жизни.

Жизнь полна плохого, печального гораздо больше, чем веселого, но есть же и хорошее — красивое, — об этой красивой жизни писать не принято…

У нас печатают портрет интересного человека, его дом, его изящные вещи, пишут об укладе его жизни только тогда, когда он умрет, попадет в крушение поезда или в судебный процесс! Еще такое право дает выступление в общественных делах, но не все же интересные люди работают в этой области, есть и другие.

Заграничная печать — особенно в стране самой совершенной культуры, в Англии, — давно уже отступила от этого принципа. В английских газетах пишут не только некрологи, пишут также о радостном рождении, о помолвках, балах, охотах и т. д.

Радостного так мало в жизни, что его, казалось бы, надо подчеркивать, как можно больше говорить о нем.

Недавнее русской усадьбы с ее своеобразной жизнью уходит в прошлое. Меняется быстро и жизнь города, многое становится лучше, а иного жаль… Сколько погибло произведений искусства, вдохновения человеческой мысли, благородных традиций, красивой старины в тех старых усадьбах, в домах, даже в отдельных предметах, которые разрушены уже временем или самим человеком.

Красивая жизнь доступна не всем, но она все-таки существует, она создает те особые ценности, которые станут когда-нибудь общим достоянием. Хотелось бы запечатлеть эти черточки русской жизни в прошлом, рисовать постепенно картину того, что есть сейчас, что осталось, как видоизменяется, подчеркнуть красивое в настоящем.

Эту задачу ставит себе редакция.

Всякая политика, партийность, классовая рознь будут абсолютно чужды журналу».

— Вот это маразм! — восхитился Гена. — Это да! Но какой великолепный документ! А? Какой комментарий к эпохе! Ведь тогда уже война вовсю шла?

— Конечно! — кивнул Березовский. — Газеты печатали бесконечные списки убитых. Появились боевые аэропланы, иприт, люди умирали в кровавой грязи. «Испанка» знаменитая, вши… А тут красивая жизнь… Погляди теперь, что они пишут в номере семнадцать… — Он передал Гене другой журнал, с голубой балериной, замершей на пуантах. — Этот номер все-таки отозвался на злобу дня. Но как!

«…Наша громадная армия доблестно сражается за отечество, и вся страна, с твердой уверенностью в безопасности, в победе, спокойно живет, почти как и в мирное время. Нет в мире той силы, которая могла бы выбить из колеи необъятную Русь…

Наш журнал по своей программе, по своему девизу «красивая жизнь», не должен, кажется нам, ни в чем отступать от прежнего содержания. Мы можем дополнить его только иллюстрациями некоторых новых, величественных, красивых черт русской жизни, вдруг проявившихся среди общего подъема.