Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 7. Бог паутины - Роман в Интернете

Очерк «Предсказание прошлого», напечатанный в «Советской культуре», чуть было не подпортил всю обедню. Откровения насчет того, что советский народ уже не самый читающий в мире, а книга, как таковая, доживает последние дни, вызвали нежелательную реакцию. Кошка не любит, когда ее тычут носом в собственное дерьмо, а в последние дни короткого черненковского правления чувствительность к неприятным запахам особенно обострилась. Вокруг первого помощника Генерального сбилась могучая кучка младотурков, готовых перехватить власть. Почти в открытую делили будущие посты в Политбюро и Совмине. При этом требовали «не поднимать волны» и «не раскачивать лодку».

Перепевы буржуазных бредней про какие-то лазерные диски, способные заменить целую библиотеку, определенно раскачивали и подымали, пусть даже в незначительной степени.

Но Константина Устиновича уже демонстрировали с букетом цветов перед урной. Пока еще избирательной — не погребальной, хотя все знали, что показательное голосование отснято в реанимационной палате. Смертельная схватка за брежневское наследство укоротила годы обоим: и Андропову, и Черненко.

Пас в сторону, казалось бы, предрешенный стаей молодых хищников, так и не состоялся. Напротив, с приходом Михаила Сергеевича шансы Ларионова подскочили. К тому же, блестяще подтвердилось предвидение, что Каспаров в первой же партии проиграет достаточно мощному компьютеру четвертого поколения. Гимны наступающему веку информатики пришлись ко двору. Когда же после заточения в Форосе, вызвавшего столько кривотолков, Горбачев вернулся «в другую страну», Александр Антонович поспешил опубликоваться в «Московских новостях». Статейка называлась «Если бы они победили». Сценарий мировой катастрофы получился впечатляющий, а герои ГКЧП предстали мизантропами и пьяницами, готовыми ввергнуть Россию чуть ли не в каменный век.

Разбушевавшаяся толпа на Старой площади не на шутку напугала Ларионова. Референт Генерального, распустившего, по сути, свою партию, он, как законопослушный гражданин, приостановил членство в КПСС и аккуратно упаковал личные вещи. Обыск при выходе, оскорбительные выкрики и особенно этот проход, как сквозь строй, среди беснующейся черни стоили ему сердечного приступа. Ночью пришлось вызывать неотложку. Красная вывеска, разбитая камнем, так и стояла перед глазами. Казалось, жизнь кончена, но Михаил Сергеевич забрал его к себе в Кремль, и все опять покатилось по накатанной дорожке. С обеспечением стало намного хуже, но, по сравнению с обычными магазинами, вполне терпимо. И если бы не сосущее предчувствие близкой развязки, можно было принять наступившие перемены. Разве он не исповедовал принципы демократии, либерализма, не отстаивал примат общечеловеческих ценностей? Теперь об этом позволялось не только открыто говорить, но и громогласно проповедовать с трибуны.

И вновь тайный голос нашептал, что лучше притихнуть. Не напоминать о себе броскими публикациями, не афишировать свою близость к пошатнувшемуся престолу. Дел ведь и без того по самое горло. Мозговой центр в полном составе мобилизовали на спасение союзного договора. Другой возможности сохранить власть не просматривалось. Все рычаги перехватил «Белый дом». Взвившийся над Кремлем российский триколор зримо символизировал необратимость перемен, коим подвластны не только народы и их правители, но и бесчисленные светила Вселенной, и сама Вселенная. Едва ли петровский стяг потерпит соседство с оплеванным красным полотнищем.

Шестая часть суши так же тесна для двух президентов, как и державный Кремль. Александр Антонович не был бы аналитиком, если бы не выстраивал в уме сразу несколько взаимоисключающих сценариев. По трем из четырех выходило, что Горбачев не удержится. Вероятность оптимистического варианта не превышала семи процентов, а из трех пессимистических только один получался бескровным.

Единственно, что утешало, были знакомые лица в здании по соседству, где разместилась администрация российского президента. Все, как один, из прежнего либерального лагеря, они лишь в одном сумели обскакать Ларионова: вовремя сдали партбилеты.

Пришлось сделать несколько заходов, прежде чем вновь наладились отношения. Александр Антонович уже не стеснялся перемывать хозяйские косточки. То расскажет, как Раиса Максимовна в белых носочках прохаживалась по комнатам на предмет пыли, — за малейшее пятнышко горничным перепадало по первое число, — то припомнит сцену в Вашингтоне, когда она потребовала принести другой стул на приеме у Нэнси Рейган. Сюжетов хватало, и они тут же пересказывались, к вящему удовольствию всего ельцинского штаба. Кто-то из остряков — кивали почему-то на зануду Бурбулиса — прозвал Ларионова «нашим человеком в Гованне».