Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 7. Бог паутины - Роман в Интернете

Оскорбленная в лучших чувствах, Антонида слушала вполуха, все переживала, что ею нагло воспользовались.

Музыканты, основательно подзаправившись, возвратились на сияющий помост и заиграли «Утомленное солнце» — довоенное танго, которому кино подарило вторую жизнь. Словно весь роковой сорок первый отгремел под тягучую эту мелодию. Помощник генерального пригласил Марго, а Саня, сорвавшись с места, подчеркнуто церемонно поклонился его жене.

Антонида кивнула Климовицкому и потянула его за собой, не выпуская из глаз золотисто-зеленое платье. Возможно, вино ударило в голову или общее настроение сказалось, только, видя вокруг откровенно обжимающиеся парочки, она прильнула разгоряченным телом и щекой прижалась к щеке. Кто первый потянулся губами, она и тогда не помнила, теперь же — тем более, но зато глаза Марго так и впечатались в мозг. Она переминалась в танце возле колонны в каких-нибудь двух шагах, наблюдая с ироничной, даже как будто поощрительной улыбочкой. И тени неудовольствия не промелькнуло. Когда же после «капустника» — и верно, все с хохоту покатывались — Тина с Климовицким спустились из кинозала, Марго так и не появилась. Мужа она увела с собой, что далось, очевидно, непросто, ибо помощник-то остался! Под утро он вызвал машину и любезно предложил свои услуги.

Климовицкий поблагодарил, но сказал, что пройдется пешком, а Тина, кляня себя на чем свет стоит, молча залезла в мрачный, как катафалк, «членовоз». Вместе с тошнотой пришло запоздалое раскаяние. А все шампанское виновато! Ударило в башку, толкнуло на бабскую выходку, а теперь нутро выворачивает. Мерзость…

Остаток ночи пролетел в муторном оцепенении.

С Марго увиделись уже в феврале, когда над грязной, разворошенной, как муравейник, Москвой безумствовала весна света. Про Климовицкого не обмолвились ни словом, ни намеком, а сам он совершенно исчез с горизонта. Оставалось лишь гадать, какое было, если было, у них с Марго объяснение, только она вычеркнула его из своей жизни. Антонида поняла это, когда появился новый ферлакур [85] Ухажер. — совершенное ничтожество, но отменных статей.

«Живем однова».

Смерть чужого — абсолютно чужого! — человека, которого не видела несколько лет, о ком не вспоминала, не думала, не могла вызвать сколько-нибудь глубокого потрясения, но было неизъяснимо грустно. Нахлынули всякие нехорошие мысли о себе и вообще обо всем.

С палубы раздался утробный гудок тифона. Раздвинув занавески, Антонида Антоновна выглянула в иллюминатор. Облитая голубоватым светом прожекторов яхта показалась сверкающей глыбой льда — безжизненным айсбергом, «Летучим Голландцем», заброшенным в непроглядное безмолвие ночи из каких-то иных пространств и времен. Переплеск волн, отчетливо различимый после остановки двигателей, воспринимался как песнь тишины. Медленное приближение сияющего мертвенной белизной борта напоминало стыковку в открытом космосе. Неподвижные, как манекены, выжидательно застыли полицейские с автоматами. Один из них, перегнувшись через фальшборт на нижней палубе, поймал брошенную с «Тритона» легкость и, вытянув трос, обмотал его вокруг кнехта.

Вторую половину рабочего дня Александр Антонович провел в однокомнатной квартирке на Фестивальной улице. Хозяйка, а вернее, арендаторша, прелестная юная дамочка — действительно прелестная — не разочаровала «состоятельного господина», а именно в таком качестве впервые выступал Ларионов. Обещанного «моря удовольствий» он, возможно, и не удостоился, но только ограниченный субъект все понимает буквально, а в целом придраться было не к чему. Ласковая, веселая, изобретательная, щедра на похвалу, а это подбадривает, и вообще охулки на руки не положишь: затейница.

— Ты у меня настоящая язычница! — не сдержал восхищенного возгласа Александр Антонович.

Замечание, возможно воспринятое несколько однобоко, — он вкладывал всеобъемлющий, общекультурный смысл — привело ее в состояние бурного веселья.

— У тебя, милый! У тебя одного! — заломив руки, она, как умирающий лебедь в балете, опустилась перед ним, уже готовым отбыть, на колени. — Вся твоя! — и попыталась расстегнуть ремень.

К сожалению, время не позволяло. Вызванная по телефону машина уже должна стоять на углу соседней башни. Осторожный Ларионов никогда не называл точного адреса.

Насвистывая, он сбегал вниз по лестнице с четырнадцатого этажа, хотя мог воспользоваться лифтом. Переполняло ощущение бодрости и — черт возьми! — молодости. День сложился удачно, впереди ожидал прием, на котором Александр Антонович надеялся встретиться с нужными людьми и, самое главное, намечалась относительная стабилизация. Президент вернулся в Кремль, Дума приняла бюджет в третьем чтении, а коммунисты и элдэпээровцы, как и предсказывал компьютерный анализ, обрастая жирком, дрейфовали к центру.