Лидия Обухова - Лилит

Он научился распознавать плеск её лодки, как бы далеко она ни причаливала. В этом не было ничего чудесного: между ними протянулась трепетная нить биотоков.

Им всё больше овладевал интерес к тому, чего он ещё не знал в ней, что она могла бы сказать или сделать. Какой отзвук родится в глубине её существа, если он её поцелует, хотя бы один раз?

И всё-таки это была ещё не любовь. Был поиск любви. А он, как пучок света, идёт в разных направлениях. Любовь — когда внутренний мир обоих прочно настроен на близкую волну: они могут понять, почти не прибегая к словам. Их трогают сходные вещи; то, что ощущает один, уже прозвучало в груди другого.

Но природа бдительно следит, чтоб не было тождества. В самых близких душах остаётся заповедник тайн. Природа не любит кровосмешения…

…Безымянный смотрел перед собой остановившимися глазами. На экране едва брезжили красные и бело-сиреневые огоньки: скорость смяла все цвета, звёзды были почти невидимы. Миры, миры…

Спасибо тебе, Элиль, что ты была, со своей мягкой улыбкой и преданными глазами, плачущими при расставании!

Спасибо, Элиль, сохранённая теперь только в моих снах. А на самом деле давно уже бесплотная, растаявшая будто льдинка под беспощадными лучами Времени…

Жизнь во времени — такое же благо и право каждого живого существа, как пища и воздух вокруг него. Можно ли представить трагедию динозавра, очутившегося посреди снежной равнины? Сместились времена, и мир сразу стал враждебным и непонятным.

Мир вокруг нас строится из наших сегодняшних знаний, предубеждений, верований. Завтрашний идеал идёт на полшага впереди. Мы лишь тщимся его догнать…

Но Безымянный — путник по Времени — поневоле вынужден был стремиться к идеалу, объемлющему поистине гигантское нравственное поле! Оно включало доблести самых разных ступеней развития: ведь фетиш дикаря совсем не похож на идеал просвещённого человека. Беспощадная храбрость — и терпимость; цепкость к жизни — и милосердие!

Путешествуя по мирам, пришлось отрешиться от ограниченности своего собственного мира, как бы он ни казался совершенен. Ни одна самая высокая цивилизация не настолько высока, чтоб ей нечему было учиться у других, ну хотя бы пониманию!

Но, уходя из своего времени, мы обрекаем себя на муки. Только в тесной скорлупе летящего корабля можно оставаться самим собой, удерживать свой мир возле себя.

Любое столкновение с чужеродным — это уже взрыв, катастрофа. Никогда не известно, каким из неё выйдешь — с опалённым лицом или с изменённой душой?

И всё-таки человеческое естество гибко! Поистине, оно создано быть и птицей в воздухе, и саламандрой в огне. Отрешиться от самого себя, чтоб найти самого себя завтрашнего! Не делаем ли мы это в микроскопических размерах каждый день? Через определённое число лет полностью обновляются клетки организма; ни одной капли крови не остаётся прежней. Книга, встреча с незнакомцем, политическое событие — разве это не меняет нас? Не способно переиначить?

Путешествие по Времени не противоречит живому, только переводит рычаг с «медленно» и «мало» на «очень быстро» и «очень много». Сможет ли человек к этому приспособиться? Вероятно. Так же, как сумел, сменив огонь костра на пар, пар на электричество, а двигательную силу, бегущую по проводам, — на мощь атомных реакторов. Но люди не просто подгоняют, «подтягивают» своё мышление к новым силам — мышление само неизбежно меняется качественно.

Одам, конечно, не поверил рассказу Лилит о чудищах с Солёного озера, но всё-таки на следующий день отправился туда сам.

Он вернулся задумчивым и смущённым: тушку кролика, объеденную муравьями, плетёнку с сотами и засохшие куски соли никто не тронул, но на берегу остались следы…

Он, отлично разбиравшийся в каждом сломанном стебельке, просыпавшем семена от случайного удара копытом, без труда умевший определить рост и вес зверя по одному отпечатку, — не мог ни объяснить, ни даже понять, о чём говорили эти впадины, эти сбросы песка и борозды на обожжённой траве? Запах, не схожий с запахом теплокровных, ещё слабо витал в воздухе.