Лидия Обухова - Лилит

У Одама это вызвало озабоченность. Инстинктивно он ещё оглядывался: если поблизости нет людей, то, может, найдётся хотя бы тотем — диковинный камень, дерево, неизвестный зверь, к которому можно прилепиться душой? А Лилит мечтала, что над ними загорится теперь новое солнце, иное, чем над людьми Табунды! Жарче или тусклее? Как они заслужат.

Нельзя слишком осуждать Одама за косность: он держался того, что знал. У него ещё не было примеров для сравнения; никакой опыт минувших веков не руководил им. Он цеплялся за крохи своего прежнего знания так же естественно, как естественно Лилит переступала старое.

Когда Одам возвращался, она опрометью бежала за свежей водой к реке — и вдруг начинала следить за стайкой голубых рыб. Входила за ними в воду, шла, шла, пока волна не касалась губ или Одам, тщетно дожидавшийся её у пещеры, не начинал звать её. Она смущённо выходила на берег, вода стекала с её волос, руки были пусты. Ведь она не охотилась на рыб, она просто смотрела на них.

Зимние и летние месяцы, как большие и малые волны, перекатывались, погасая. Ощущение времени, конечно, существовало у Одама и Лилит, но точный отсчёт его начался намного позднее, это было уже завоеванием мысли. А мысль идёт по ступенькам. Шаг за шагом. Как и человек.

Хотя язык племени Табунды был скуден, всё вокруг уже было названо людьми: небо называлось небом, а вода — водой. Разве только отвлечённости недоставало. Съедобные коренья, которые попадались Лилит изредка, не назывались ею, запоминалось лишь частное: кислица, сладень, горький лист. Множество хищников просыпались в лесу в час сумерек и с рёвом выходили за добычей. Но если они не угрожали человеку, то что в них?

Это было время бурного словотворчества! Почти каждый день приходилось натыкаться на новинки. Лилит и Одам следовали ходу своих младенческих ассоциаций. Некоторые слова задерживались в памяти, но чаще вспыхивали и гасли, подобно искрам. Уже через несколько дней знакомая вещь оборачивалась новым свойством, получая и новую кличку. Так, небо могло быть светлым. Водяным при дожде. Страшным, если гремел гром. Для нас оно тоже разное, но вместе с тем неизменно остаётся «небом». А для современников Лилит существовали как бы отдельные стихии, часто враждебные друг другу: страшное небо пожирало необъятной пастью светлое. Но, в свою очередь, побеждалось водяным небом и, омытое потоками дождя, возвращало людям безоблачное, голубое.

Лилит и Одам употребляли много глаголов, которые вертелись вокруг ежедневных нужд. Но не было слов просто: «есть», «пить», «прятаться», «чуять запах». Каждый раз это был специальный глагол: «пить воду холодного ручья», «прятаться от лохматого зверя», «чуять запах дерева, растущего одиноко».

Лилит и Одам жили скорее в мире запахов, чем в мире цветов и звуков. Не только тонко ощущали их, но и страстно привязывались: Лилит натиралась диким укропом, собирала полынь, сушила бальзамические корни.

Слова «любить» не было в языке Табунды. Сила влечения выражалась особыми словами, подобных которым не сохранил ни один современный язык. Для смерти чаще употреблялся иносказательный образ: «уйти на ту сторону мира», «уйти с водой». К смерти примыкал сон. Сны — краешек приоткрывшейся тайны. Они похожи на вести из-за гор: всегда существовало представление о прекрасном, которое находится где-то далеко…

Но напрасно было бы искать в языке Табунды нравственные понятия! Добро и зло определялись силой. Грусть, жалость, воспоминания — всё это существовало, конечно, только люди ещё не умели их назвать.

Одам собирался на охоту. Несколько дней их преследовали неудачи: ловушки оставались пусты. Запасы, собранные Лилит, иссякли, да ещё вблизи появились незнакомые следы крупного хищника — не он ли распугал всю дичь? Одам до рассвета укрылся недалеко от водопойной тропы, и действительно, с первыми проблесками солнца из-за груды лиловых камней показалась камышовая спина тигра. Он двигался легко, бесшумно, принюхиваясь к земле, и, наконец убедившись в безопасности, прилёг на каменное ложе реки, обнажённое сейчас засухой. Передние лапы у него были широкие, мощные, рыже-золотого цвета, а задние тоньше, в узких поперечных полосах. Налакавшись вдоволь, хищник зевнул, когти его зацарапали по камню. Он поднялся лениво и двинулся вдоль реки. Несколько дней Одам и Лилит боялись покидать пещеру, но следы тигра в окрестностях больше не попадались.

И вот теперь Одам спешно пополнял снаряжение; от куска кремня с помощью каменного отбойника отделял узкие и острые пластины. Он научился делать это одним ударом; возле него лежала уже целая груда заготовок, годных для ножей, проколов, отщепов и наконечников. Лилит же нацарапывала издыхающего быка на дротике — символ будущей удачной охоты. Орнамент, который представился бы нам только сочетанием наклонных палочек, на самом деле олицетворял силу и удачливость охотника: его копья и дротики должны лететь густо, как дождь! И куда от них спастись зверю? Изголодавшаяся Лилит вкладывала в своё искусство упорство и пожелание удачи Одаму.