Альфред Ван Вогт - Вечный бой

— Сейчас у вас нет плана, что делать с людьми, которые живут на Земле… окончательного плана? — спросил Модьун.

— Пока комитет не примет решение о том, что нужно сделать с Землей, плана у нас не будет, — сказал нунули. — Что будут делать тем временем обитатели Земли, совершенно неважно. Ведь теперь Земля — завоеванная планета.

Существо помедлило и сделало вывод:

— Думаю, для нас может быть нежелательно, чтобы вы находились поблизости, когда приближается время перемен. Поэтому я рекомендую вам вернуться за барьер.

— Мне кажется, что до тех пор пока я буду находиться под личиной обезьяны, я не создам для вас проблем, — ответил Модьун.

— Рано или поздно кто-нибудь узнает вас, и это повлечет за собой затруднения, — был ответ. — Поэтому покиньте город… это мой совет.

— Хотя, как вы знаете, мы, люди, не ведем себя агрессивно, у меня создается впечатление, что, если бы я захотел, я мог бы уничтожить всех нунули на этой планете, — настаивал Модьун. — Разве не так?

— Очевидно, — раздраженно ответило существо, — нам скоро придется доказать вам, что ваша смехотворная численность делает вас абсолютно бессильными. Итак, я думаю, на этом наша беседа должна закончиться. Вы можете выйти из этого здания тем же путем, каким вошли.

Наступило утро.

Когда Модьун проснулся, он подумал, что не чувствует разницы между нынешним своим состоянием, когда знает, что живет на захваченной Земле, и прежним, когда он этого не знал. Четыре миллиарда мужчин и женщин постепенно умирали, и всегда по очень важным причинам: ведь их жизнь была такой беспокойной. Никакой резни. Хуже этого может быть только то, что тех, кто остался, еще предстоит уничтожить.

Дело было сделано и сделано тихо, самим человеком. Могла ли такая судьба человечества быть следствием преднамеренного замысла завоевания?

Вопрос относился к области философии.

Размышления закончились.

Модьун отказался от дальнейших раздумий и встал с постели.

Когда он оделся, то услышал шаги на маленьком крылечке. Он открыл дверь.

За дверью стояли четверо его друзей-животных; они были одеты иначе, чем вчера. Теперь на них были не только широкие брюки, но и удобные пиджаки, под пиджаками — белые рубашки с высокими воротничками, яркие цветные шарфы, завязанные вокруг шеи и свисающие вниз. Даже обуты они были по-другому. Еще днем раньше они носили комнатные туфли неопределенного фасона. Но сегодня утром их сменили блестящие черные туфли.

Модьун удивленно смотрел на людей-животных. Прежде чем он смог заговорить, человек-медведь сказал веселым голосом:

— Может быть, вы захотите пойти с нами завтракать?

Приглашение было радушным. И Модьун не колебался. Ему, действительно, нечего было делать до приезда Судлил из-за барьера. Ему пришло в голову, что, может быть, интересно совершить путешествие по планете; когда он снова присоединится к человеческой расе, от него потребуют отчет. Но путешествие может подождать. По крайней мере, сначала он позавтракает. Модьун улыбнулся.

Он вышел на крыльцо, повернулся и закрыл за собой дверь. Затем снова обернулся к своим друзьям. И на этот раз пожал руки каждому человеку-животному. Неррл оказался последним. Он сказал:

— У нас масса времени. Заседание комитета не возобновится до одиннадцати.

День выдался ясным. Когда они отошли от дома, Модьун глубоко вдохнул и обнаружил, что воздух чистый и свежий. Модьун непринужденно спросил:

— Как прошло вчерашнее слушание?

Ответом было четыре негодующих вздоха.

— Напыщенные гиены, — жаловался Дуулдн.

Другие выражали те же чувства, и из их слов вскоре выяснилось, что им не разрешили высказать свое мнение лишь потому, что они не были одеты как положено; поэтому, расстроенные, они просто сидели среди публики, а неуместные свидетельства в пользу их точки зрения только поставили их в глупое положение перед комиссией.

— Мы уверены, что сегодня этому будет положен конец, — пробормотал Дуулдн мурлыкающим голосом.

Острый взгляд его глаз — намек на ярость ягуара, о чем свидетельствовал яркий румянец на щеках — придавал его словам определенную свирепость.

Помня о словах нунули, что цель для большого корабля уже выбрана, Модьун почувствовал жалость к своим спутникам. Тут его что-то словно подтолкнуло.

— Почему бы мне не пойти с вами? — предложил он. — Я хотел бы сам посмотреть на этих людей-гиен. Я не буду выступать. Только понаблюдаю.