Григорий Салтуп: Летатель - 79 (Historiy Morbi)

Спокойно, словно шагнул к небу.

Подлетел к крыше, - она была насажана на двор на высоте седьмого этажа. Железные переплеты насквозь проржавели и оставшиеся стекла держались за счет окаменевшей пыли. Стекла грязные, в птичьем помете, а в прорехи небо голубенькое, как в мультике, и можно бы вылететь на волю, но засекут, увидят, опять милиционеров откачивать придется.

Я кидал свое тело от стенки к стенке, плавно опускался в глубину двора на спинке, потом взмывал вверх! Не знаю, сколько времени прошло - час? два?..

Мой полет был скован со всех сторон, но это был настоящий полет! Свободный, зависимый только от моей мысли!

И вдруг я ощутил чье-то присутствие. Глянул вниз:

Зачуханный бомж в старинном драповом пальто в клеточку перекладывал из моего берета деньги в свой карман.

Я захохотал по-фантомасовски и спикировал вниз.

Бомж вдавился в стенку, ничего не соображая и пытаясь расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке, забыв, что ни пуговицы, ни рубашки на нем нет - под драповым пальто тельняшка времен гражданской войны и шарф, засаленный как удавка.

- Все. Завязал, - доверительно сообщил мне бомж, поглядев на высокий потолок и на меня, спокойно стоящего рядом.

- Верни деньги, ключи. Все, что украл, - сказал я.

- "Лечиться, лечиться и лечиться!" Так говорил мне участковый!

Бомж вернул мне украденное и даже попытался меня наградить своей измятой полупачкой "Севера".

- А участковый обещал меня на работу устроить. Говорит: - "Полечишься годик в эЛТэПэ, будет тебе и работа, и прописка". Хороший мужик участковый. Он прав: - "Лечиться и еще раз лечиться!"

Уже на улице меня на миг остановил крик бомжа, усиленный эхом двора-колодца:

- Мужик, ты пришелец, да? Я буду лечиться! Я вылечусь!

Я быстро перебежал Большой проспект, опасаясь, что бомж привяжется. "Хорошо, летать я умею, а что дальше?" - подумал я.

"Здесь летать невозможно. Засекут, отловят, по врачам начнут водить", - что и произошло, Василий Иванович. - "За кордон? На Запад? Но я не хочу! Ну, их в задницу со сладкой жизнью! Не хочу и все! Я здесь родился!"

"Я земли для погоста не хочу выбирать,

На Васильевский остров я вернусь умирать!"

Я побрел в кафешку "Дохлый Голиаф" на Пятой линии. Мог бы летом лететь, но нельзя... Нельзя! Почему? Кому мешаю?

В "Дохлом Голиафе" за сто ликом с бутылочкой "сухаря" сидели Василь Петрович Гегемон, мой сосед, и Виталик Верхоблядов. Я поздоровался с Василь Петровичем за руку и сказал Верхоблядову:

- Не тянись. У меня руки чистые, пачкаться не хочу.

Верхоблядов зло съежился и убрал руку. Я взял себе двойной кофе, шоколадку и бутылку "Шампанского". В кафешке, кроме нас троих и Ады за стойкой, сидела забавная парочка: майор-перестарок, которому по возрасту давно пора быть подполковником, и пожилая "девушка" лет под сорок с малиновыми губами и в седом парике.

- Задаешься, да? Брезгуешь, да? - подхохатывал Верхоблядов. - Ишь ты, руки не подал! Хо-хо-хо!

- Василь Петрович, я летать научился, - сказал я, разливая себе и Гегемону по стаканам "Шампанское", - Честное слово!

- Глядить-ка! А трезвый! - удивился Гегемон. - Ладно, мимо стакана не налей, летатель.

Я чокнулся с Василь Петровичем, в единый дух освободил в себя шампанское, зажевал уголком шоколадки и взлетел.

Раскинув руки, я медленно, как большая стрекоза, обогнул неподвижный вентилятор под потолком, облетел парочку, - майор поперхнулся сухим вином (случай в анналах Советской Армии беспрецедентный!), "девушка" стянула с головы парик и, комкая его как платок, прижала к большим грудям. Защищая подругу, майор подпрыгнул со стула, замахал руками, отгоняя меня, как овода, и сел на пол, вскрикивая: - "Кыш, кыш! П-шел вон!"

Восхищенный Василь Петрович хлопал себя по груди и бормотал: - "Во даеть! Во даеть!"

Виталий же Верхоблядов со стаканом у рта барабанил зубами по стеклу сложный наигрыш.

Лишь одна Ада за стойкой не растерялась (ей и не такое приходилось видеть на рабочем месте) и,

- Хватит, мальчики, веселиться!

Она всех клиентов зовет "мальчиками".

- Выпили, расплатились и быстренько разбежались по домам! А летать у меня нечего. Клиентов пугать!

Я приземлился на свой стул, хлобыстнул скоренько еще стакан шампанского. Василь Петрович:

- "Научи, Саня! По гробь жизни блаходарень буду!"

А Верхоблядов словно неживой, пялит на меня глаза сквозь очки и барабанную дробь на стакане зубами выцокивает.

"Василий Иванович!" - ожил селектор на столе у доктора.

6.

"Василий Иванович! - ожил селектор на столе у доктора: - Подъехали ваши кагебэшники с бумагами. Даже двое. Поднимаются".