Сергей Трищенко - Таблетки от пуль (сборник)

— Такую тяжесть! — простонал Питер, — граммов сто?

— Сто двадцать! Мы постараемся максимально сократить его размеры — может быть, за счёт некоторых ненужных человеку функций.

— Все равно: сто двадцать — это много, — упрямо заявил Питер.

— Это сначала, — успокоил его Билл, — а потом ещё уменьшим, чтоб в мозг вживлять. Представляешь, выходишь на улицу, а он тебе говорит: поднять правую ногу, наклониться вперёд, опустить. Теперь левую… Ни о чём думать не придется!

— Ничего хорошего, — поморщился Питер, — представь: голос, постоянно бубнящий в голове! Тут от тарелок едва не оглохнешь.

— Зато какая свобода для творчества! А потом постараемся перейти на автоматику: проводки от компьютера проведём прямо к мышцам, высвободив весь мозг для творческой работы. Будем использовать его на все 150 %.

— Ну, если так, тогда ладно, — успокоился Питер.

— Ещё бы! Памяти катастрофически не хватает. Был я недавно в одной компании, — Билл покраснел, — а всё продолжал работать над одной проблемкой. И вот вижу: девушка входит в комнату. А я никак переключиться не могу: хлопаю, как болван, глазами, и молчу. А был бы в мозгу компьютер, я бы туда такую программу заложил! Хорошо, что она без слов всё поняла.

— Да-а… Лучше бы такой компьютер придумать, чтобы сам всё делал. А то посуду мой, диски переворачивай, — пожаловался Питер.

— Да ты что! — ужаснулся Билл, — а гиподинамия? Ты представь, что будет, если люди перестанут двигаться! Они же оплывут жиром, превратятся не знаю во что! Так что правильно делают, что нас заставляют шевелиться. Скоро и такие чистилища уничтожат, придётся вещи вручную чистить, щёточкой, — Билл захохотал.

— Хорошо хоть с тобой поговорить можно, — неожиданно сказал Питер, — а то, боюсь, язык у меня отсохнет. Вчера была компания, так веришь — за весь вечер никто и слова не сказал.

— А зачем, — пожал плечами Билл, — если и так всё ясно? Зачем говорить? Значит, на работе наговорились. А язык не отсохнет, не бойся. Ты же, когда жуешь, языком помогаешь? — и Билл опять захохотал.

— Ну, ладно, — сказал он, успокоившись, — мне пора. Ты заходи как-нибудь, буду учить тебя пилой работать, а то скоро, говорят, заводы-автоматы закрывать будут.

Он похлопал Питера по плечу и пошёл, задрав голову.

Питер вздохнул, потёр небритый подбородок и поплёлся дальше, помахивая пакетом, прислушиваясь к идущим по улице прохожим. Люди молчали, даже если рядом шли двое. Зато вещи бубнили вовсю, напоминая хозяевам о несделанном, или упрекая в забывчивости: «Незачем надевать в такую погоду новую обувь! — возмущался чей-то левый башмак, чихая от пыли. «Капризничает, — подумал Питер, — но ботинки действительно новые…» «Не мог как следует стрелку навести, — шипели чьи-то брюки. «Хорошо, что у меня джинсы, — подумал Питер, — стрелку наводить не надо…? «Сдвинь меня чуть-чуть набок, — кокетливо просила женская шапочка, — так будет лучше…»

И вдруг Питер замер. Он заметил идущего навстречу странного человека. На человеке было надето грязное помятое пальто с оторванными пуговицами — полы были связаны бечёвочками, на голове — гнуснейшего вида шляпа: дырявая, в пятнах, лента оборвана и свисает на спину. Брюки с полосатыми заплатками на коленях, оскалившиеся ботинки без шнурков, лишь какая-то верёвочка волочилось сзади.

И ни одного звонка, ни одной лампочки, ни укоризненного шепотка, — как будто всё в порядке. И в самом деле — чего беспокоиться, если нет сигналов?

Люди равнодушно обходили его, не обращая внимания.

Неряха прошел мимо, пожевывая травинку и чему-то улыбаясь.

Питер посмотрел ему вслед, почесал небритый подбородок и почувствовал, что он странно завидует неряхе…

Василий Степанович работал гением.

Он сидел в многометровом кабинете на высокорасположенном этаже шикарного небоскрёба и думал.

Вопросы, которые он решал, нам, обычным людям, просто так не понять. Нужно, чтобы кто-нибудь смог «перевести» их на нормальный язык. И не только вопросы, но и ответы. А это было ещё сложнее. Переводчики, конечно, были, они должны быть, их не может не быть — иначе теряло смысл само существование Василия Степановича. Но я их не знаю. А если бы знал, вероятно, сам бы смог работать рядом с Василием Степановичем. Но — увы!

Василий Степанович работал по восемь-десять часов в сутки, а то и больше. И сильно уставал — попробуйте-ка поработать гением восемь-десять часов в сутки. Тут не знаешь, как найти пять минут гениальности, а целых восемь-десять часов… Словом, Василий Степанович был человеком незаурядным.