Андрей Колганов - Повесть о потерпевшем кораблекрушение

За три дня Обер при помощи Талимай построил довольно большую хижину, удачно закрывавшую один борт автобуса, спрятанного в зарослях так, что с другой стороны нельзя было к нему ни подобраться, ни даже разглядеть. Но вот старик, встречавший Обера, снова явился к нему.

«Идем. Старейшины ждут», — промолвил он.

Обер последовал за ним уже полузабытой дорогой через проем в циклопической кладке в стене Внешнего города. Они шли мимо домов, площадей и храмов, пока не подошли к высоченным скалистым обрывам, к которым прижимался город. Стража, стоявшая у расщелины в этих скалах, расступилась и пропустила их.

Старик вел Обера через сплошной лабиринт расщелин, бесконечных каменных ступенек, забиравшихся круто вверх, мрачных пещер, опасных карнизов, нависавших над бездной… Наконец, пройдя через очередную пещеру, перед входом в которую опять стояла стража, они вышли наружу, на обширное скалистое плато.

«Мы — во Внутреннем городе», — спокойно, но чуть торжественно произнес старик. — «Нога светлокожего еще никогда не ступала здесь. Ты — первый».

На обширном дворе храма на простой каменной площадке горел небольшой костер. Вокруг него сидело несколько старейшин в самых обычных накидках, ничем не выделявших их среди тех пулагов, что жили во Внешнем городе.

«Мы решили позволить тебе и твоей подруге жить среди нас», — безо всяких предисловий промолвил один из старейшин. — «Но у нас есть одно условие».

«Какое же?» — спросил Обер Грайс.

«Ты должен выслушать нас и согласиться на нашу просьбу. Ты, Обер Грайс, единственный среди светлокожих, кому мы можем поведать об этом».

«Мое сердце не будет глухо к тому, что скажут ваши уста», — сказал Обер, используя принятую среди народа паари формулу уважения.

«Так слушай, светлокожий!» — воскликнул старейшина. — «Слушай жреца бога Судьбы!»

«Я, жрец бога Судьбы, шесть лет назад принял свое служение от своего предшественника. Тот двадцать один год наставлял меня в служении, и, уходя к своему богу, связал меня страшными клятвами следовать предначертанному и никому не открывать предначертанное, ибо Судьба должна идти путями, скрытыми от непосвященных. И когда я принес эти клятвы, и он убедился в моей искренней преданности, он допустил меня к тайному знанию. Оно хранится в нашем храме на бронзовых досках и на каменных табличках, нанесенное письменами, которые читают лишь служители Судьбы».

Жрец остановился, глубоко вздохнул, покачал головой в ответ каким-то своим мыслям, и заговорил вновь.

«И начал я постигать тайное знание, и увидел, что многие таблички, особенно самые древние, покрыты паутиной времени. И пройдя путь познания до конца — так я думал! — я уперся в запертую дверь в самом дальнем конце самого темного лабиринта в подземелье нашего храма. И надпись на двери гласила, что истина — там, а прочее есть лишь сказания для недостойных узреть свет истины. И когда я простер руку, чтобы отодвинуть засов, за моей спиной раздался голос — „Прикоснись, и ты умрешь“. — Я повернул голову и увидел человека в одежде стража Судьбы. — „Кто ты такой, и как смеешь угрожать самому хранителю Судьбы?“ — спросил я. — „От века установлено богом Судьбы“, — ответил тот, — „что знание за этой дверью непосильно людям и не может им быть открыто, чтобы не совлечь их с праведного пути. И были поставлены стражи Судьбы, чтобы оградить народ паари от пагубного знания“. — И видя, что я не ухожу от двери, он обнажил кинжал».

Обер терпеливо слушал рассказ жреца, ожидая, когда же, наконец, кончатся эти мелодраматические подробности, и станет ясно, чего же добиваются от него старейшины. А жрец продолжал говорить своим монотонным, почти лишенным интонации голосом:

«Я не мог допустить, чтобы какой-то страж решал, что делать, а что не делать хранителю Судьбы. Я забыл клятву, данную моему наставнику, что не буду преступать долг, исполняемый стражами, хотя и стою выше их. Страж не знал, что в юности принадлежал я к союзу мстителей — людей, отрекающихся от жизни, дабы совершить воздаяние гонителям народа паари. И когда мы схватились, я повернул его руку так, что он сам нанес себе смертельную рану. И пока он еще не умер, я сказал — „Поистине, твоя рука — рука судьбы“. — И он ответил — „Да, я не верил, но сказано было, что Судьбе угодно, чтобы однажды это случилось“. — И он ушел от нас с кровавой пеной на губах.

Я открыл дверь и прочел на каменных стенах пещеры то, что составляет истину. И увидел в этом знак Судьбы, ибо там было начертано, что тот, кто узнает истину, должен жить по истине, если не хочет стать злейшим врагом истины. Шесть лет я терзался сомнениями. Шесть лет я читал и перечитывал тайные письмена. И вот, я решился».