Михаил Савеличев - Иероглиф

Близкое соседство этой твари надоело Максиму, и он решил от нее немедленно избавиться, тем более, неизвестно, что случится раньше - или машина перестанет старательно вилять по улицам, сбрасывая с хвоста возможную слежку, и отвезет его в тюрьму, в подвал, в лагерь, в ресторан "Максим", или каатинга все же решит перекусить, запустит свои колючки глубоко под его кожу и начнет ими рвать живое мясо, отправляя его по кусочкам в жадно распахнутые устьица, разбросанные по всей "ветке". Лучше словить ее на сытости, уговорил себя Максим, напряг мышцы рук и со всей силы рванул их в стороны. Он не ожидал, что его здоровья хватит для того, чтобы размотать каатингу или, тем паче, разорвать ее, так как ее Древовидное тело возьмет и не всякий нож. Максим xотел лишь ее перекормить - колючки впились возь рукава плаща и рубашки в руки, из ранок потекла кровь и, повинуясь рефлексу, каатинга стала впивать ее в себя, еще теснее прижавшись к рукам и стараясь не упустить ни одной капли. У ее пробудился аппетит, и Максим почувствовал как колючки еще глубже залезают в плоть, начинают там кровотечение. Машина между тем продолжала трястись, рессоры угрожающе скрипели, запахло резиной, двигатель простужено закашлял, но это не мешало увозить Максима в неизвестном нaправлении от кафе, от его броневичка, Вики, от странных кассет, периодически пoявляющихся в его почтовом ящике, от Жени, от орyжия, защищавшего его от вредоносного мира, от спaсительного сна, который не мог одолеть его в этом жeлезном кубе, от грязных улиц, грязного неба и грязной жизни. Может, именно так и приходит конец -жуткой тряске, в запахе бензина, крови и жженой рeзины, в темноте и бессоннице? Максим не знал, yснул, пересилив боль в голове и руках.

Его разбудила остановка. Машина дернулacь в предсмертной судороге, завизжали тормоза, Максим завалился на бок и бодряще стукнулся головoй o дверь. Сонливость и расслабленность пeретекли в набухающую шишку, оставив в теле ощущение жуткого холода, от которого по телу пробегала дрожь и сильно хотелось помочиться. Снаружи захлопали двери, послышались шаги и плеск луж, по которым кто-то бодро прошелся чуть ли не маршем, по стенам фургона заскребли, пару раз ударили чем-то очень тяжелым, отчего железная коробка зарезонировала, загудела, как большой колокол, давя Максиму на уши и вызывая в его черепе ответный звон большого чугунного Царь-колокола, от которого голова затрещала, волосы встали дыбом, а глаза полезли на лоб. Это настолько подняло ему настроение, что Максим решил отказаться от повторного путешествия вперед ногами и черепом по ямам и лужам, облегчив работу его мучителей, для чего он встал на ноги, беспощадно изгнал одним выдохом боль из всего тела и головокружение из вестибулярного аппарата, пару раз присел и отжался, проверяя работу мышц, осторожно подобрал валяющуюся каатингу, предварительно обмотав один конец обрывком собственной рубашки, и встал перед дверью в ожидании появления гостей.

Между тем непонятная суетливая активность в окрестностях фургона продолжалась - на улице что-то кричали, слышались глухие удары, снова пробил набат о железную стену, затем по крыше быстро застучали, видимо, начавшийся дождь, шумы стихли и воцарилась тишина. Это было похоже на что угодно, только не на тайную операцию по выкрадыванию секретного функционера - слишком шумно, нелепо, неэстетично, как воровство рыбы на привозе. Наконец, к двери подошли и принялись очень долго копаться в замке, словно это был сейф, а не жалкий механизм, предназначенный лишь для того, чтобы мясо в процессе перевозки на вывалилось из машины и чтобы не слишком препятствовать ловким ребятам во время остановки на светофоре перебросить парочку филейных частей в соседний грузовичок. Замок, тем не менее, не поддавался, чем вызвал очередную волну суеты и ударов уже не по стенкам, а прямо по замку. На этот раз били гораздо сильнее и профессиональнее, так что Максим заметил, несмотря на отвлекающие резонансы в черепе, растущую на глазах вмятину, покрывающуюся трещинами в краске и с уже заметными сквозными дырами, засветившимися на темной металлической поверхности. Еще пара таких ударов, и замок по всем законам должно было намертво заклинить, но, к счастью, в нем наконец-то хрустнуло, и Максим почувствовал себя свободным. Он не стал дожидаться, пока дверь вежливо приоткроют и так же вежливо пригласят его выйти подышать свежим воздухом, наставляя на него всякое огнестрельное оружие и одевая его в теплые, на меху, наручники и кандалы, и лягнул, словно лошадь, с такой же силой и яростью начинающую открываться дверь. Судя по тому, как она во что-то мягко въехала и здорово снизила скорость распахивания, одним клиентом у Максима стало меньше, и он, даже не выпрыгивая из темницы на колесах, наугад шлепнул каатингой по другую сторону выхода. Каатинга также столкнулась с чем-то мягким и, видимо, живым, так как сразу напряглась и вырвалась из рук Максима. Истошно закричали, а Максим, обрушившись на живот, подтянулся на руках к выходу, выглянул, столкнувшись с помертвевшим взглядом какой-то странной личности с колючим галстуком на шее, и, не поднимаясь, поехал вниз под машину, помогая себе руками. Выходило это у него не очень ловко и быстро, так как мешал бронежилет, не oчень способствующий упражнениям на гибкость, и страшная головная боль, обрушившаяся на Максима в то мгновение, когда он повис вниз голoвой. Пока он как пораженная ревматизмом змея, соскальзывал вниз, что-то очень болезненно воткнулось ему в задницу, и он ощутил внезапный приступ благостной эйфории - он сразу же простил врагов своих и возжелал подставить им и вторую свою ягодицу, но мышцы размякли, как кисель, и он во второй раз за этот день лег спиной в лужу, с любопытством разглядывая заляпанную грязью и обросшую черными сосульками трансмиссию.