Павел Молитвин: Ловушка для инопланетян

Денис Иванович, холостяк, рано потерявший родителей, был счастливым обладателем однокомнатной квартиры, ленинградской прописки и диплома инженера, так что его социальное положение подходило агенту внеземной цивилизации как нельзя лучше. К тому же дорожная катастрофа и вызванное ею мнимое сотрясение мозга вкупе с частичной потерей памяти должны были хотя бы на первых порах объяснить некоторые странности в поведении лже-Караваева. А странностей этих, как легко себе представить, было великое множество, поскольку одно дело — наблюдать за жизнью землян издали, с борта летающего блюдца, смотреть теле- и слушать радиопередачи и совсем другое — окунуться в самую гущу их жизни. И хотя опыт нескольких предшественников Иот-а-соя послужил ему большим подспорьем, на адаптацию в непривычных условиях ушли многие месяцы.

Основной трудностью, разумеется, было не привыкание к новой форме тела — согласно инструкции, исследователи принимали облик землян заранее, еще на борту летающих блюдец, — а то, что, перевоплотившись в Дениса Караваева внешне, внутренне Иот-а-сой по-прежнему оставался циньлянином. Это было естественно, однако сильно затрудняло выполнение поставленной перед ним задачи. Целью его пребывания на Земле было максимально вписаться в человеческий образ, понять людей «изнутри», научиться испытывать человеческие чувства, чтобы по возвращении на Базу объединить свои знания и чувствования с данными других агентов, необходимыми для налаживания оптимальных отношений с человечеством при возможных контактах с государствами или отдельными людьми.

Перекроить, перестроить свой исключительно функциональный мозг циньлянина по образу и подобию мозга взбалмошных, неуравновешенных, абсолютно нелогичных землян оказалось для лже-Караваева задачей неимоверно сложной, несмотря на привлечение суперсовременных технологий и изначальную, по сравнению с основной массой циньлян, близость его к людям. Но, как бы то ни было, после четырех лет пребывания в человеческой оболочке и неустанной работы над собой Иот-а-сой чувствовал себя вполне землянином, русским Денисом Ивановичем Караваевым, проживающим в Ленинграде без малого тридцать восемь лет. На этом-то, тридцать восьмом, году жизни Караваев и познакомился с Машей.

— Подвинься-ка, — попросила Маша. — Ишь, развалился, весь диван захватил. А кстати, что это ты за перстень носишь? Всю ногу мне им расцарапал. Хоть бы перед сном снимал. И изображена на нем какая-то гадость. Ну-ка… — Она повернула его руку. — Так и есть: то ли осьминог, то ли медуза — фу!

— Медуза Горгона, — сказал Караваев. — Завтра сниму, сейчас даже шевелиться лень.

— Ах ты мой ле-ни-и-вый… — расслабленно протянула Маша и уткнулась теплым носом в его плечо. — Кот. Котище. Мя-у… Тебе бы только во постелях белых нежиться. Котяра. Котятина моя любимая… — Так она и заснула, бормоча что-то ласково-ворчливое, как засыпала всегда — стремительно проваливалась в сон, не успев закончить фразу.

Караваев осторожно высвободил левую руку и посмотрел на массивный серебряный перстень на безымянном пальце, тускло поблескивающий в свете ночника. Изображена была на нем вовсе не Медуза Горгона, как он объяснял любопытствующим, и вообще не медуза, и даже не осьминог, а обычный циньлянин. И был этот перстень не дешевой безделушкой, не семейной реликвией и не талисманом — хотя последнее было, пожалуй, ближе всего к истине.

Собственно, это был даже не перстень, а сложнейший прибор, изготовленный в форме перстня и работающий в двух режимах. В постоянном — как сверхчуткий приемопередатчик, позволяющий регистрировать психоэмоциональное состояние агента, без чего Иот-а-сою никогда бы не удалась перестройка и корректировка собственного мозга. Во втором, форсированном, режиме перстень принимал сигналы волнового преобразователя, если тот находился поблизости, благодаря чему осуществлялось превращение циньлянина в человека, и наоборот. Раньше, смертельно уставая от роли Караваева, Иот-а-сой, запершись в своей квартире, нет-нет да и возвращал себе прежнюю внешность, чтобы хоть немного отдохнуть и расслабиться. Впрочем, в последние два года потребность в этом не возникала. Честно говоря, в регистрировании психоэмоционального состояния нужды тоже давно не было, и Караваев не кривил душой, обещая Маше снять перстень.

Однако сейчас, разглядывая его, он не мог отогнать от себя другую, более важную мысль, которая давно уже зрела в нем и не давала покоя. Мысль была крамольная, если не сказать чудовищная, и, приди она Иот-а-сою — Караваеву год назад, он бы тут же признал себя опасно больным и потребовал срочной эвакуации с Земли. Теперь же, лежа в уютной Машиной постели, он спокойно думал о том, что вживание Иот-а-соя в образ человека прошло столь успешно, что его совсем не тянет выходить из этого образа. Более того, перспектива когда-либо покинуть Землю и вернуться на Базу представляется ему ужасной.