Дмитрий Сафонов - Радио Судьбы

Ластычев выглянул из своего укрытия и увидел крупную фигуру, движущуюся к реке.

Ветки невысокого, но густого кустарника скрывали фигуру, не давали хорошенько ее разглядеть, но любая предосторожность не казалась сейчас излишней, и Ластычев не торопился высовываться.

«Кто это может быть?» Он медленно пополз по склону, который очень напоминал бруствер окопа.

Там, в кустах, что-то мелькнуло. Что-то, похожее на хищный клюв автомата Калашникова.

Ластычев вжался в сухую землю. «Кажется, я опоздал. Все уже началось. Надо сдаваться – без суеты и без шума, а то останется Барон сиротой. Интересно, где бы взять белую тряпку?»

Он подтянулся на локтях и посмотрел еще раз. Кусты раздвинулись, и на открытое место вышел крупный мальчик. Глаза Ластычева к старости приобрели дальнозоркость, к тому же – это лицо трудно было с кем-нибудь спутать.

«Постойте-ка... Да это же один из юркинских». Ну конечно, Ластычев даже знал дом, где жила семья парня. «Что он здесь делает? Один?»

На этот вопрос еще можно было придумать правдоподобный ответ, но на другой – «Что он здесь делает с автоматом?» – у комбата ответа не нашлось.

Мальчик остановился и осторожно потрогал нос. Из ноздрей тянулись к подбородку две засохшие дорожки крови. «Э, а парню-то крепко досталось».

Сейчас мальчик стоял, и Ластычев, как ни старался, не слышал больше никаких шорохов и не видел никакого движения в кустах. Он подумал, что момент весьма подходящий, другого такого может и не быть.

Он поднялся на склон (бруствер) и помахал рукой:

– Э-эй! Привет!

Мальчик обернулся, и Ластычев приготовился в случае чего нырнуть обратно, спрятаться за склоном... Но мальчик не делал никаких резких движений.

– Парень... – Ластычев говорил размеренно, стараясь, чтобы его голос звучал как можно беззаботнее, он подумал, что ведет себя так, будто это он собирается брать мальчика в плен. – Ты... узнаешь меня? Ты ведь из Юркина, правда?

Мальчик едва заметно кивнул, и Ластычев почувствовал облегчение. «Кажется, он может немного соображать. Конечно, на вид ему до рубля не хватает копеек восьмидесяти, но что теперь поделаешь? Может, это и к лучшему? В нашей-то ситуации?»

– Я живу рядом с вами. Опускаю шлагбаум. Шлаг, – он поднял согнутую в локте руку, словно прилежный ученик, знающий ответ на трудный вопрос, заданный учителем, – баум, – опустил ее. – Шлагбаум! Понял? Андерстенд ми? Ферштейн?

«Вырвалось... Лучше не говорить непонятных слов, а то, глядишь, лампочка в его голове совсем перегорит. Она и так еле-еле светит».

– Я хочу сказать, что я – ваш сосед. Ну, сосед... Ты знаешь, что такое сосед?

Мальчик снова кивнул. Он не говорил ни слова.

«Э, да парень-то, видимо, совсем плох. Ну конечно, а ты что, надеялся, что он разразится приветственной речью на четырех языках? – Ластычев с сомнением посмотрел на круглое лунообразное лицо. – Хоть на одном сказал бы что-нибудь».

Мальчик вдруг заговорил. Слова его звучали странно – словно он только вчера научился говорить. Это было похоже на голос робота из фантастического фильма.

– У вас... болит... голова? – Не особенно надеясь, что Ластычев его поймет, мальчик показал сначала на голову, потом ткнул коротким толстым пальцем в сторону комбата.

Ластычев виновато улыбнулся:

– О-о-о... Тут ты, парень, попал в точку. Не знаю, кто тебя надоумил... Но у меня действительно болит голова...

Автомат начал медленно подниматься. Ластычев сообразил, что он сказал что-то не то, и поспешил исправиться:

– Я хотел сказать «болела». С утра немного болела... Ну, ты, наверное, знаешь, как это бывает, когда накануне... Но теперь уже все прошло. Правда!

Ствол был нацелен прямо на него.

– ОНО...заставляет... – Мальчик задумался, подбирая нужное слово.

– Да, да. – Ластычев поспешил прийти на помощь. – Оно именно заставляет тебя пить, пока не упадешь. Трудно бывает остановиться. Это так, парень. Я рад, что ты понимаешь. Но нет! Я больше не буду! Даю тебе честное слово, что я завязал.

– Завязал? – Мальчик нахмурился.

– Ну, в смысле, тормознулся. Денег все равно больше нет. Надо же когда-то тормознуться.

– Тормознуться? – Это звучало еще менее понятно, чем «завязал».

– Слушай. – Ластычев понял, что пора перехватывать инициативу. – Чего тебя это так интересует? Ты ведь все равно не пьешь, не куришь? Я прав?

Мальчик покачал головой:

– Не курю...

– Ну вот видишь. Ты поступаешь умно, несмотря на то, что ты... Я хотел сказать – кому-то со стороны может показаться, что такой парень, как ты, не может поступать умно, но это не так. Вот, собственно, что я хотел сказать. Только это и ничего другого. Не обижайся, ладно?