- Здесь? - Никифоров оглядел голые стены. - Ага, прямо в клубе. В углу комнаты стоял топчан, рядом тумбочка и пара табуретов. - Мы тут подумали и решили, что так лучше. Конечно, не ждали, что с Алей... - Василь оглянулся, понизил голос: - Утром ее нашли, спозаранку. Мы в район сообщили, но что район... Я тут вроде как милиция, - добавил он. - Да... - Застрелили. Фельдшер из соседнего села, из Шаршков, ее осматривал. Пулю достал. Почти навылет прошла, сквозь сердце. - Кто же? - Стрелял-то? Кабы знать... Сволочь кулацкая. У нас ведь куркуль на куркуле. Я отчего тебе рассказываю, Иван, нас ведь совсем мало здесь партийных, комсомольцев. Дашь слабину, и с потрохами сожрут. Потому я на тебя рассчитываю. - Да, я всегда... - Никифоров был слегка ошеломлен. - Вот и хорошо. Сверху указание пришло - показательные похороны устроить. Собрать актив района, из области пригласить. Пусть видят - не запугать им нас. Комсомольский караул устроить до похорон, потому и в клуб ее перенесли. Ну, и еще - тут прохладно, понимаешь. Похороны через три дня будут, если жара, то... - Я понимаю, понимаю. А где все случилось? - В том и закавыка. На винограднике Костюхинском... - Это у которого дом с петухами? - Точно. Ты, вижу, востер, как отец. Времени не теряешь. Понимаешь, кабы Костюхины здесь были, и думать тогда нечего. Но они на свадьбу всем домом поехали, никого в селе не осталось. В Шаршки, там брат Костюхинский женился. - А что она... Аля... делала там? - На винограднике? Не знаю, - Василь посмотрел на Никифорова, вздохнул. Они, Костюхины, понимаешь, неуемные, до богачества больно жадные. А на клуб денег копейки больше положенного не дали. На церковь-то не жалели. Какой-то сорт особенный винограда растить надумали. Наверное, посмотреть хотела, побег взять. Не знаю. Нашел ее Пашка, малец есть у нас такой, вот он точно за побегом полез. Ты вот что, посиди, или пройди по селу, приглядись, с людьми познакомься. А к вечеру я комсу соберу, сюда придем, поговорим. Насчет харчей не беспокойся, мы ту повинность на куркулей возложили, кормить будут сытно. Сейчас и пришлю кого, - Василь неторопливо встал, махнул рукой. - Присматривайся. Присматривайся... Никифоров сел на лежак, жесткий, доски и на них рогожка. Не барин, ничего. Открыл дверцу тумбочки. На одной полке - дюжина свечей, восковых, толстых. Церковные свечи. Другая - пустая. Как раз пожитки уместятся. Он развязал сидор. Кус хозяйственного мыла, бельишко, коробка с плодами технического творчества, год работы в кружке, книжка "Клубное дело". Книжку он полистал. На страницах рыхлой сероватой бумаги все было просто: клубный зал со сценой и тяжелым занавесом, кружки хорового пения, шахматный, технического творчества, Ленинская комната для проведения политзанятий, много чего было в книжке. Не было пустой и холодной церкви, не было покойницы, не было чужих, непонятных людей. Он прошелся по закутку. Сквозь приоткрытую дверь слышны были голоса, но о чем говорят - не разобрать. Не узник же он здесь! Никифоров задвинул сидор под лежак, оправил на себе одежду - штаны чертовой кожи да рубаху грубого но крепкого полотна, провел пятерней по волосам. Стрижен коротко, на случай насекомых. Пора идти знакомиться с остальными. Полутемным ходом он вышел в главный зал. Народу поубавилось, осталось лишь две бабы, они сидели на скамье, грубой, некрашеной, принесенной снаружи, со двора - к ножкам ее прилипли комья грязи. Бабы посмотрели на Никифорова, но ничего не сказали. Что делать? Подойти? Как-то неловко. Впрочем, почему? Василь его представил, значит, не совсем чужой. Никифоров потоптался у гроба, потом все же решил выйти. Во дворе он огляделся, ища нужное место - подпирало. Подальше росли вишни, низкорослые, но пышненькие, да жимолость. Он обогнул церковь. Невысокий домик. Поповский, наверное. Дали бы тут жилье, все лучше. Окна мутные от пыли, может, и третьегодней, на двери замок, большой и рыжий. Пришлось обойти и домик. Он угадал - дощатый, чуть покосившийся нужник стоял в зарослях сирени. Внутри стало ясно - давненько сюда не ступала нога человека. Мир сразу стал просторнее, веселей. Теперь уже не спеша он обошел весь двор, заглядывая в каждый уголок, просто так, от избытка сил. Сараи, конюшни, колодец со скрипучим воротом и ведром на длинной цепи, колокольня, высокая, с громоотводом вместо креста. Он прикинул на глаз метров пятнадцать. Дверь, ведущая внутрь, оказалась приоткрытой. Он заглянул. Пахло дурно, куда крепче, чем в нужнике. Оружие пролетариата не булыжник, а совсем, совсем другое. Осторожно, выбирая куда ступить, он поднялся по лестнице.
Читать дальше