Дмитрий Щербинин - Падаль

ЩЕРБИНИН ДМИТРИЙ

ПАДАЛЬ

То, что мы испытываем, когда бываем

влюблены, быть может есть нормальное

состояние. Влюбленность указывает человеку,

каким он должен быть.

А. П. Чехов

Издалека без конца долетала канонада...

В просторной, наполненной нежным утренним светом горнице было тепло и уютно, в косых розоватых лучах медленно витали, кружась словно бумажные самолетики, редкие пылинки. У печки посапывал, свернувшись клубком, пушистый рыжий кот, а в круглом аквариуме, стоящем на письменном столе, беззвучно, плавно кружили и подергивали хвостами среди ярких водорослей золотые рыбки.

За чисто вымытым окном виден был старый крестьянский сад в самом разгаре своего летнего цветения. Здесь, среди аккуратных кустов и грядок выделялись многолетние яблони и вишни. Яблони стояли прямо около дома - так близко, что в августе, вытянув руку из окна, можно было нарвать сочной антоновки прямо с нижних веток, густая темно-зеленая крона от этих деревьев погружала дом в прохладную, темно-зеленую тень. Вишни же пристроились рядком у самого забора и недвижимо стояли там, словно бы прислушиваясь к чему-то и рдели на солнце россыпями ярко-красных и черных плодов.

Рыжий кот, лежащий у печи, вдруг резко открыл зеленые глаза и насторожился, прислушиваясь... Прошло несколько секунд и тогда стал нарастать постепенно гул двигателей. Гул этот поглотил в себя привычные отголоски далеких боев и наполнил все дребезжащим, тошнотворным напряжением.

В спальне скрипнула кровать и поднялся мужчина лет сорока. Он был весьма высок и крепок в плечах, но некогда густые каштановые волосы уже поредели, появилась лысина. А в целом лицо его ничем примечательно не было - обычное лицо русского крестьянина. Лицо, правда, было неестественно бледным, а глаза застила усталость - ночь он провел в мучительных размышлениях. Впрочем, усталость эта сразу сменилась напряженностью принесенную нарастающим ревом двигателей.

На кровати зашевелилась его жена -Марья и села, крепко обняв его за плечи - ее черные, густые кудри длинными теплыми лучами коснулись его спины. Она громко заговорила своим звонким, сохранившим еще в себе что-то юное голосом:

- Ваня, чует мое сердце - сегодня они в наш Цветаев войдут. Ох, что с нами-то будет...

Рев двигателей заглушил ее голос, а из стоящей около самого окна кровати спрыгнула на пол и бросилась к своим родителям девочка лет семи с широко раскрытыми, полными ужаса глазами.

- Мама! Папа! - зазвенела она прямо на ухо, - Опять нас будут бомбить?!... Страшно, мама!

От этого детского крика Ивану сделалось дурно. Он нежно обнял свою дочь за голову и зашептал:

- Не бойся, не будут нас больше бомбить. Они теперь дальше полетели...

В комнату неслышно юркнул рыжий кот и уселся в углу, уставился оттуда на хозяев своими зелеными глазищами. А вслед за котом в спальню юркнул еще и двенадцатилетний мальчонка с большими, смешными ушами, и густыми, как и у матери, черными бровями.

- Страшно... - мальчик сжал до белизны губы, и опустив голову, встал в углу рядом с котом. Он стеснялся показывать свой страх и перед матерью и, тем более, перед отцом, которого он считал самым отважным и героическим человеком на земле. Поэтому, когда маленькая Ира перебралась из детской в спальню к родителям, говоря о том, что не может заснуть и все мерещатся ей в темных углах "страшные чудища - злые дядьки фрицы", он только посмеялся над ее "девчачьими" страхами.

В это же утро он был разрушен ревом двигателей и, забыв обо всем, испуганный, прибежал искать спасение в спальне родителей.

- Сашенька, иди же сюда, - молвила Марья и мальчишка, часто захлюпав носом, подошел к ним...

Марья обняла его и зашептала:

- Все будет хорошо... все будет хорошо, родненькие мои.

Иван нахмурился, небрежно провел рукою по глазам - слезы из них рвались. В несколько секунд пронеслись перед его глазам ушедшие годы. Вот зеленый лес - он совсем еще молодой сидит на поваленным молнией дубе с Марьей, объясняется с ней в любви, и на сердце так дивно, словно соловей там поселился и поет. А Марья чуть улыбается смущенно и говорит потом о детях, о том как любит она их, как хотела бы чтобы и у нее были маленькие детишки... Полетели, закружились годы жизни: Иван работал шофером в их городской больнице, Марья вышивала на заказ и сидела дома с подрастающими, так ею любимыми детьми. Так и текла их мирная жизни до того самого памятного воскресенья, когда началась война. Все перевернулось, все стало с ног на голову, исчезли улыбки, появилась постоянная напряженность, ожидание чего-то ужасного, приближающегося с каждым днем. Ушел на фронт Иван, ушел и старший сын Владислав; Марья ночами не спала - за сына да за мужа молилась.