Дмитрий Щербинин - Падаль

- Хватик, Хватик очнись, очнись! - звала пса Ира, брала его за лапу, поднимала ставшую непривычно тяжелой голову и вся уже перепачкалась в крови. Розовощекий карапуз повернулся к ней и захихикал, выговаривая какие-то слова, его хихиканье услужливо поддержал и долговязый переводчик - он стал кривить рот и издавать отрывистые звуки, сотрясаясь при этом всем телом.

Марья подбежала к своим детям, встала над ними, повернулась своим бледным лицом к врагам и замерла так, сжав свои маленькие кулачки, побледневшая ее нижняя губа заметно подрагивала.

Карапуз вдруг резко повернулся к Ивану и резким голосом отчеканил то, что спустя мгновенье перевел долговязый:

- Ты поедешь сь нами! Немедля!

- Но я... - Иван задыхался, так, словно его кто-то схватил за горло, в конце концов ему удалось все-таки выдавить из себя. - Я никуда с вами не пойду. Я не могу... я не могу оставить семью...

Свирид аж передернулся весь, и слезливым, надорванным голосочком захрипел:

- Да Иван, да ты что! Да как ты можешь - ну, подумай, ну, нельзя ведь так, Иван Петрович, а... ну, как можно то... ах ты!

Карапуз выхватил пистолет и направил его на Марью.

- Он бюдет стрелять! Нам некегда тратить время на такую мьел-лочь! Три секунды! Рьяз... два...

Иван бросился к карапузу схватил его за руку, но подбежавший солдат ударил его в челюсть прикладом. Треснули зубы, рот разом наполнился теплой кровью и острой болью. От следующего удара, вбившегося в грудь, он упал, одновременно с этим разорвал воздух выстрел, а за ним еще один, и закричал кто-то - толи зверь, то ли человек, пронзительно и страшно.

- Папа, папа! - двенадцатилетний Сашка склонился над ним и водил рукой по волосам и по окровавленному лицу, а выше подмигивало среди трепещущей листвы и ярких россыпей вишен августовское солнце.

- Марья.. Ира... в кого стреляли? В кого стреляли! - он стал судорожно подниматься и все время опадал вниз в темную яму; перед глазами весь мир кружился и плыл в стремительном, безумном водовороте.

- Иван! Ивана-а-а! - захрипела где-то совсем рядом Марья и он весь передернулся, пополз на этот крик...

И вот увидел: немецкий солдат держал за волосы стоящую на коленях возле убитого Хвата Марью, выкручивал ее черные плотные локоны, а другой рукой крутил у ее виска автоматное дуло. Он сильно, со злостью вжимал стальное дуло в кожу - Иван видел, как собиралась она там в синие бугорки, когда проворачивал он в очередной раз дуло и маленькая, ослепительно яркая на бледной коже струйка заструилась стремительно вниз по щеке. Марья, когда увидела, что Иван поднялся, сжала зубы и не издавала больше ни звука.

И вновь, словно ударил кто-то раскаленным прутом по голове - грянул выстрел и дернулся с рвущимся звуком кусок изуродованной плоти, бывший на рассвете псом Хватом - Карапуз перевел свой браунинг на сидящую беззвучно и мелко трясущуюся Иру - на глаза девочки набежала мутная пленка, похоже, она ничего уже не видела и не понимала.

- Я ид... - Иван захлебнулся в крови... выплюнул ее вместе с осколками зубов и захрипел, - Я иду... иду...

- О, то есть хорошо, - сухо проговорил долговязый и перевел Ивановы слова карапузу. Тот выстрелил еще раз в Хвата и пнул его ногой, словно бы проверяя - быть может, пес еще посмел остаться живым?

Затем убрал браунинг и велел солдату отпустить Марью. Та закачалась, упала на траву, но тут же на карачках поползла к беззвучно сидящей Ире. Обхватила ее... Девочка взглянула на залитое кровью лицо матери и стала кричать, и все кричала и кричала - заходилась в вопле, как маленький раненный зверек и никак не могла остановиться.

- В хату... показывать нам хату! Мы бюдем здесь жит! - выплевывал долговязый слова карапуза, а Ивана подхватили и поставили на ноги. Затем, толкая в спину прикладами, вывели на улицу. А рядом все суетился Свирид: он то забегал на несколько шагов вперед, то на несколько шагов отступал и дрожащий быстрый голос его дребезжал, казалось, со всех сторон:

- Ты, Иван Петрович, только работай хорошо, делай, что они требуют и все тогда будет хорошо, и семью они твою не тронут, только ты, это, Иван, по сторонам поменьше смотри... Слушай, а как ты калитку то открывал - нет, ну она же закрытая была, а ты стал ее дергать - вот потеха! Иван...

Они шли по улице, которая вся дрожала от непомерной, катящейся без конца железной массе.

Весь мир вокруг замер и взирал, на эту чуждую ему массу - и даже ветер притаился где-то, ожидая, когда прекратиться это безумие и вновь на улицах Цветаева воцарится тишина. В густой, расползающейся пыли они прошли шагов двадцать и тогда Иван увидел истекающее кровью тело человека... все здесь было залито его кровью, она глубоко въелась в землю и была черна. Этот ведь был дед Михей, сосед Ивана - часто разговаривали они вместе...