Дмитрий Щербинин - Парящий

* * *

Когда он очнулся, то первое, что увидел, была огромная, сотнями ослепительных шрамов разорвавшая небо молния. Стоял беспрерывный грохот, все трещало и качалось, сверху неслись стремительные, хлопотливо рокочущие водные потоки, и еще водный поток мчался по земле, обмывал его. Над ним нависало сотнями широких ветвей раскидывалось древо, но все эти ветви от страшных ударов ветра вытягивались в одну сторону; вот одна из ветвей переломилась, упала рядом с головой Вани, обдала его холодными брызгами грязи. И вот вновь небо раскололось мириадами молний - в этих слепящих вспышках высветились грозно извивающиеся, перекатывающиеся увалы туч. Но как же грохотало от ураганного ветра! Вот одно из деревьев стало заваливаться, и откуда-то взвились целые валы грязи, обдали Ваню с ног до головы. Дерево все падало, цеплялось ветвями за иные деревья, переламывалось... Отсветы молний, и ближних и дальних беспрерывно метались по листве, и, казалось, что все-все, несмотря на то, что сияло влагой, должно было вспыхнуть, испепелиться.

- А-а, значит я еще был жив... - никем не слышим, прошептал Ваня, и попытался подняться.

Все тело отдалось такой болью, что он ненадолго, на несколько мгновений, потерял сознание. Очнулся - все было такое же: ослепительно сверкающее, оглушительно рокочущее. Тогда он стал звать - он и сам не знал, кого зовет, перед глазами его поднимались лики людские - самые разные, и в основном тех, кого он видел последними, на той поляне - они, верящие в него, словно бы будущее человечества в себя воплощающие...

Вспомнилась Лена, и тут же боль за нее поднялась: где-то она теперь - он чувствовал, что ей больно, что она волнуется за него. Тогда же вспомнилась и мать - где-то она теперь была, что-то она переживала?!.. И он, уже забыв, что, когда летел от города, уверен был, что уже мертв, вновь и со страшной силой, стал себя проклинать, называть мерзавцем бесчувственным... "Да что же я - она и так уже едва на ногах стоит, а я еще так заставляю ее волноваться. Какую .же боль она должна испытывать теперь, когда меня нет, когда я неведомо где, в буре этой страшной..." И он зарыдал, и забывши о том, что все тело его разбито, вновь попытался подняться. И вновь была нестерпимая боль, но вот он взмахнул рукою, и немного - совсем немного, приподнялся от этой грязи. Еще один взмах, и он уже в нескольких метрах над землею.... Ах, да куда же, куда же я такой годен?... Даже если я доберусь до нее, до матери своей, как же я покажусь в таком страшном виде?!.." - он сделал еще один рывок, на этот раз обеими руками, и вновь ведь позабыл, в каком плачевном состоянии пребывает его тело... На этот раз он поднялся на десяток метров, но несущиеся навстречу тяжелые водные потоки больно хлестнули его, а, вместе с тем, ударивший откуда-то сбоку ураганный порыв, завертел его, и казалось ему, будто сотни ледяных игл пронзили его измученное, избитое тело. И он вновь обессилел, и вновь стал падать туда, вниз, в это мокрое, блещущее, похожее сейчас на разорванную, гниющую, прожженную плоть некоего исполинского чудища.

- Нет! Нет! Нет! Ты должен бороться! - прорычал он, и ухватился за ветвь, возле которой падал - и вновь боль прострелила тело, и вновь он забылся на несколько мгновений, но когда очнулся то обнаружил, что все еще висит на этой ветви.

И вновь мучительно долгое боренье. Вновь вспышки молний, рокот; вновь пытающиеся его снести удары ветра. Он скрежетал зубами, он стонал, но, все-таки, поднимался все выше и выше, чувствовал при этом, что, ежели вновь потеряет сознание, то уже навсегда - а он жаждал жить, жаждал дарить любовь - сколько же нежности он теперь испытывал к этим людям! И он кричал кому-то незримому, необъятному воображением:

- Не нужен мне этот дар! Он только боль мне несет! Избавь меня от этого дара, но только дай мне вернуться к людям! Дай мне любви, дай мне не быть одиноким!

И он поднялся уже достаточно высоко над лесом, и он видел в сиянии мириад вытягивающихся из тучевых, перекатывающихся гряд молний - видел поднимающееся над лесами иное, мертвенное, электрическое сияние.

- Матушка! Матушка! Пожалуйста... Не волнуйся очень сильно! Матушка, твой сын Ваня, он спешит к тебе, он будет с тобою; он будет тебя любить. Он уже не станет летать - нет! Но я буду писать стихи, я...

В это время, слепящая колонна молнии встала совсем рядом; он ослеп, что-то резануло по ушам, и он оглох; волны раскаленных паров ударили его; закружили так, что он уже не видел ни где верх, ни где низ, но все продолжал делать отчаянные, иступленные рывки руками - лишь бы только не упасть.