Дмитрий Щербинин - Темный город

А девочка подхватила стоящую возле двери табуретку, взлетела на нее, встала на цыпочки, и только так смогла взглянуть в глазок. Сразу же отшатнулась, бесшумно спрыгнула на пол, так же бесшумно отодвинула табуретку в сторону. Колли Бин не разу не гавкнул - прилег в уголке и оттуда с печалью смотрел на Михаила. Все было тихо - квартира словно вымерла, и только взглянув на счетчик можно было определить, что там кто-то во всю жжет электричеством. Но стоящие на лестнице, даже если бы догадались, не смогли бы этого сделать - на этом, как и на остальных этажах осталась только одна лампа, и при ее блеклом свете почти ничего не было видно...

Они еще несколько раз позвонили, а затем стали трезвонить в соседнюю дверь; оттуда, словно из могилы угрюмо прорычал что-то мужской бас, и тут же, с нижнего этажа прорезался пронзительный визг жены:

- Да... с ним!.. Пусть этот... шляется, где ему угодно! Пес замолк! Идите - пить! Идите говорю!..

Дружки недолго поспорили, но жена их скоро перекричала, и они ушли. Наступила тишина... Спустя некоторое время Михаил понял, что он стоит, прислонившись ухом к двери, что голова его в очередной раз раскалывается, и больно - до слез больно. Уши словно ватой были забиты, но он, все-таки, расслышал голос девочки:

- ...Вы выпейте - это мама всегда пьет, когда у нее голова болит.

И тут он понял, что девочка протягивает ему стакан, в котором пузырилось какое-то снадобье, он выпил, а потом попросился в туалет, и там его долго рвало, потом он попросил еще такого снадобья, и некоторое время чувствовал себя так, как чувствует человек находящийся при смерти - некоторое время он был уверен, что умрет, и ему было жутко от этого, он боялся смерти, потому что та бесконечность, которая ждала его после, представлялось ему чем-то темным, наполненным раскаленным, но в то же время пронзающим его ледяными иглами ветром, который все время несет куда-то его, безвольного, слабого...

А потом он стоял в коридоре, и робко спрашивал у нее:

- Можно остаться ненадолго... Если ты позволишь, то я пройду куда-нибудь... в какую-нибудь комнату, но только не на кухню...

Конечно, она позволила ему пройти в свою комнату, и даже была рада этому. Вот Михаил вошел, робко огляделся. Когда он увидел в коридоре нескольких сидящих на полочке кукол, то он ожидал, что в комнате будет целое кукольное царство, однако, оказалось, что там только одна кукла - и никакая-то новая, блестящая кукла, а старая, с длинными, густыми, соломенного цвета волосами. И нельзя сказать, что эта кукла выглядела как живая, но в ней, против тех иных, что сидели в коридоре, и тех бессчетных, что ждали своих покупателей в магазинах - в отличии от них, в этой кукле было что-то сказочное; казалось, вот сейчас протянет она руку, да и уведет в волшебную страну. Ну а волшебная страна открывалась на большом, тоже старом ковре, который висел на столе. Собственно - это была пещера, в котором за столом пиршествовали разные добрые звери, а за окном открывался кусочек прекрасного пейзажа... У Михаила защемило в сердце - он понял, что видел уже когда-то этот пейзаж. Он с пронзительной болью взглянул на девочку - и тут же нашел в себе силы, потупился - просто вспомнил, что никоем образом не должен передавать ребенку эту свою боль. Прошептал:

- Расскажи, пожалуйста...

- Хотите, сказку расскажу.

- Да.

- Жил-был пес - добрый-предобрый. И почувствовал этот пес, что есть такой человек, который очень болен, и он один может ему помочь. И вот завыл этот пес - пришел этот человек и излечился...

- Это же про меня, правда?

- Да, конечно! - рассмеялась девочка. - Бин, поди сюда... Это я так, только сейчас придумала - на самом-то деле он выл на Снежную королеву. Ну, теперь нам нечего бояться, правда, Бин?

Бин вильнул ей хвостом, и вновь с печалью, с состраданием, с готовностью помочь стал глядеть на Михаила. Совсем не собачий то был взгляд - казалось, вот сейчас раскроет он пасть, да и заговорит человечьим голосом - заговорит речь мудрую...

И тут на Михаила навалился сон. Он, не в силах сдержать слезы, прошептал:

- А теперь, мне надо уходить... А то сейчас засну. Ведь нельзя же, чтобы вернулась твоя мама, и застала меня...

- Можно! Можно! - воскликнула девочка, и подбежала, схватила его за руку. - Я объясню маме. Да она и так вас знает - вы же сосед...

- Да уж - знает. Нет - мне надо идти.

- Вы домой пойдете?

- Да...

Однако, голос его дрогнул, и девочка почувствовала, что он говорит неправду. Он действительно не собирался возвращаться домой - он собирался выйти на улицу, и идти, и идти под нескончаемым снегопадом, сколько хватит сил, пока ненавистный город останется далеко-далеко позади, и там повалится в сугроб, и спать... уже не было сил ужасаться смерти - хотелось только вырваться из ненавистного существования, и не причинять никому боли. И девочка, сама еще никогда не задумывавшаяся о смерти, не знающая даже, что такое смерть - просто почувствовала, что ему грозит что-то худшее нежели даже Снежная королева. И она принялась его уговаривать, даже и заплакала, но Михаил, испытывая муку несказанную от вида этих детских слез, все же собирался уйти. Тогда она сказала: