Киони Сэндзё - Последнее лето в Ильзенге

- Ты упомянула час возмездия. Что это такое?

- Всего лишь образное выражение, - последовал быстрый, сбивчивый ответ. Мейстер точно не знает, какие потенции содержатся в Големе, но предполагает, что для него они могут оказаться губительными.

- Для чего же тогда он сотворил этого истукана?

- Причин несколько, - Рахиль на секунду задержала дыхание и стала говорить размеренней. - Голем - символ любви, связь между ним и Филиппом, дань прошлому мейстера, попытка вдохнуть жизнь в мертвую материю, а также своеобразное напоминание о себе.

- То есть, он был создан из этих соображений, но не оправдал возложенных надежд?

Девочка досадливо тряхнула головой.

- Это несущественно.

- Хорошо, - сказал юноша, и невольный трепет охватил его, - тогда ответь мне хотя бы вкратце, каким образом мейстер оживил Голема?

Рахиль долго молчала, так долго, что Бендик-младший подумал: она не ответит. Когда бессмертная заговорила, за ее словами словно приоткрылась мрачная бездна, от близости которой детское тельце сотрясала крупная безостановочная дрожь.

- Он выкопал кости своего создателя, вложил в размягченную материю частичку себя и частичку Филиппа и таким способом замкнул цепь рода.

- Что значит... - хотел спросить Отон, но Рахиль сделала знак рукой, веля ему умолкнуть.

- Я больше ничего не могу тебе сказать, я ослабела.

Отон уселся перед ней на пол и взял ее холодные маленькие ладони в свои.

- Еще одно, - настойчиво попросил он. - Что происходит с Эрнё?

Ее личико жалко сморщилось, но, уступая просьбе, она сообщила:

- Мейстер умирает.

Шестерни за стеной судорожно дернулись и завертелись в обратную сторону, после мирной тишины кабины их шум показался Бендику дикой какофонией лязганья и громыханья. Раскрытая створка иллюминатора, раскачиваясь, хлопала по дереву, кабину нещадно мотало; Рахиль комочком съежилась на полу, да и самого Отона сила вращения оттолкнула к переборке. Он старался перекричать грохот.

- Разве вампиры..?

Но тут лифт в последний раз встряхнулся и застыл на месте. Рахиль, хлопнув дверью, выбежала в коридор и оставила Отона в одиночестве.

Отчего-то он знал, что не поделится с апостолами информацией, полученной от девочки и ее мейстера. На последнего Отон снова наткнулся в библиотеке, Эрнё выглядел так, словно за прошедшее время ни разу не пошевельнулся, и Бендик задался вопросом: что такое эта мертвая неподвижность, подмеченная им у вампиров, - часть природы хищника, способного сутки провести в засаде, или терпение мертвеца в ожидании Страшного Суда? Пока он стоял и смотрел, обсасывая даже не мысль, а сам процесс мышления, машинально отметив, что осколки градусника уже кем-то убраны, а на столе добавилась тарелка с нетронутой пищей, позади раздались приглушенные шаги, и в Отона врезался Филипп - он прожег смертного отсутствующим угольно-черным взглядом, неразборчиво ругнулся и на цыпочках приблизился к Эрнё.

- Ты меня слышишь, радость моя? - спросил он таким проникновенным голосом, что у Отона, пусть и был он здесь посторонним, защемило сердце.

Эрнё вздрогнул, будто выхваченный из сладкой дремы, откинул голову на массивную спинку кресла и слабо улыбнулся своему созданию.

- Тебе больно? - продолжал жадно допытываться Филипп.

- Нет, - прошептал мейстер одними губами. - Я еще не... - он приподнялся, - не собираюсь прощаться со своим посмертием. Еще не время, kedvesem.

- Ясно. Чего-нибудь хочешь? - грубовато спросил цыган, явно обрадованный то ли этим признанием, то ли неожиданной лаской.

- Помоги мне подняться, - Эрнё требовательно протянул к любовнику руки.

- Ты весь горишь, - неодобрительно заметил Филипп. - Если б ты только уничтожил своего истукана...

Мейстер грустно покачал головой и зажал ему рот своей ладонью.

- Он же тебе нравился... наш ребенок, Филипп. - Усмехнулся: - Хотя бы таким извращенным способом...

- Ну и что из того, а вот теперь не нравится, - вызывающе, возвысив голос, отозвался Граховски. - Ты мне дороже! Ведь даже во сне ты борешься с ним.

Отон вдруг понял, что Филипп не знает всей правды; мейстер боролся не с Големом, а с остатками души своего творца, которые сохранил древний скелет, в точности так, как след ископаемого насекомого сохраняет светлый известняк. Мейстер был факелом, на котором сгорали эти отпечатки давних эмоций, никому уже не интересных мелких грешков и мрачных, в одиночестве думанных мыслей. Был ли Голем кладбищем, местом для окончательного упокоения мятежной души? Или он мыслился венцом, конечной высотой для всего клана Вардьяшей? Вот она, цепь рода! - осенило Отона, и смысл происходящего с этих пор прочно укоренился в его сознании.