Андрей Рябоконь - Искушение чародея (сборник)

Анна устало откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Ну да, так и есть. А чего еще следовало ожидать? Не для того же, чтобы просто увидеться с ней, прибыли гости из будущего? Как всегда, производственная необходимость.

Все правильно, только почему-то очень обидно.

— А если я не… — начала она, но не успела произнести последнее слово.

Дверь с шумом распахнулась, и в номер ворвался Кин. Смуглокожий, словно какой-нибудь мавр, запыхавшийся, с недовольной гримасой на скуластом лице, но радостным блеском в небольших серых глазах. Анна обернулась, посмотрела на него и поняла, что согласна отправиться хоть в тринадцатый век, хоть к черту на рога, лишь бы Жюль на несколько минут оставил их наедине.

К счастью, физик-временщик оказался достаточно догадливым и деликатным, чтобы пробормотать нечто неразборчивое, выйти в другую комнату и там нарочито громко чем-то загреметь. Вероятно, содержимым своих чемоданов.

Они стояли на балконе и смотрели друг на друга. По набережной с захлебывающимся воем проносились иномарки, чуть дальше перекликались гудками плывущие по Волге буксиры, баржи и пассажирские теплоходы. Ни Анна, ни Кин, казалось, ничего этого не слышали. Но и сами молчали. Словно боялись все испортить неосторожным словом. А может быть, боялась только Анна.

Она ждала его возвращения много лет. Умом понимала, что этого никогда не случится, но все равно продолжала ждать. Когда умер дед Геннадий — единственный человек, с которым можно было поговорить о реставраторе Терентии Ивановиче из Ленинграда. Когда сама переехала в Питер и начала новую жизнь. Придумывала для него новые оправдания, назначала новые сроки. Вышла замуж, родила дочь, развелась, и все это время, уже ни на что не надеясь, продолжала ждать. Потом так же долго пыталась забыть, но ничего не получалось. Каждого знакомого мужчину она невольно сравнивала с Кином, и ни один не выдерживал сравнения. Как реальность всегда выглядит скучней и тусклей мечты, как живая песня берет за душу сильней, чем ее текст, напечатанный на бумаге. В конце концов она смирилась с неизбежным, успокоилась, загнала воспоминания в самый дальний уголок души, и если даже иногда натыкалась на них, то рассматривала с удивлением и легкой грустью, как фотографию одноклассника, в которого когда-то была по-девчоночьи влюблена. Она уже почти поверила, что никакого Кина на самом деле не было, что он просто приснился ей в одну из летних ночей больше двадцати лет назад.

И вот теперь, когда его перестали ждать, Кин вернулся. Почти не изменившийся, по-прежнему серьезный, деловитый, немного уставший. Анна боялась даже подумать о том, какой она видится ему. И, конечно же, не могла не думать об этом. Злилась на себя саму, а потом на него, и снова на себя.

Они стояли на балконе и смотрели друг на друга. Нет, они не молчали, а разговаривали без слов, одними глазами:

Почему ты тогда не взял меня с собой?

Ты же сама понимаешь, что это невозможно.

Понимаю. Но почему ты не попытался сделать невозможное? Почему не вернулся за мной? Почему забыл все, что между нами было?

Но ведь ничего такого и не было.

Было другое. Более важное. Почему ты не понял, что это важно?

Он не выдержал ее укоризненного взгляда и отвел глаза. Всего на одно мгновение. А затем снова попытался оправдаться:

Но ведь я же все-таки вернулся.

Потому что я вам понадобилась.

Не только поэтому. В конце концов, вы с Жюлем справились бы и без меня.

Но ты быстрее уговоришь меня помочь вам. Вы же всегда торопитесь.

Он обреченно вздохнул, признавая поражение:

Да, мы опять торопимся.

Анне вдруг стало жаль Кина, и она ухватилась за возможность переменить тему. И заговорить, наконец, вслух:

— А что будет, если Акиплеша откажется вернуться?

Кин покачал коротко стриженной головой.

— Не откажется. Он же прекрасно понимает, что мы не оставим его в покое.

— Почему?

— Он слишком многому у нас научился. И не сможет не применять новые знания. Тем более в такой момент, на сломе эпох?

— А что за момент? — удивилась Анна.

За всеми своими переживаниями она не успела об этом подумать.

— У них там сейчас 1237 год. Понимаешь, что это значит? Батый уже идет на Русь. Акинфий не сможет остаться в стороне. И что бы он ни сделал, это изменит ход истории.

— И что тогда?

— Ничего. Мы просто не дадим ему такой возможности.

— В каком смысле?