Чери Прист - Дредноут

— Секундочку, — попросила она. — Прежде чем ты задремлешь, Гилберт Генри, откликающийся просто на Генри, давай-ка ты сообщишь мне кое-что, а я запишу, чтобы сестра из следующей смены все о тебе узнала.

— Как… пожелаете, мэм.

— Вот хороший солдат и отличный пациент, — похвалила она мужчину, не глядя на него. — Ну-ка скажи быстренько: тебя дома ждет матушка? Или… или… — она едва не поперхнулась, — жена?

— Жены нет. Мать… наверное. И… и брат, но он… еще… маленький.

Мерси с удивлением подумала, как ему вообще удалось протянуть столько с такой раной. Он словно цеплялся за жизнь только до той поры, пока не была достигнута цель: попасть в госпиталь. Солдат, видно, рассуждал, что, когда окажется в Робертсоне, все будет в порядке.

— Мать и младший брат. Как их зовут?

— Эбигейл Джун. В девичестве… Харпер.

Грифель карандаша спешил за словами, фиксируя их на бумаге угловатым почерком Мерси.

— Эбигейл Джун, урожденная Харпер. Она твоя мать, да? А город?

— Мемфис. Я поступил… на службу… в Мемфисе.

— Мальчик из Теннесси. Вы почти что самые любимые у меня.

— Почти что?

— Почти что, — подтвердила она, отложила журнал, снова прислонив его к ножке койки, и взяла склянку с газом. — Итак, мистер Гилберт Генри, вы готовы?

Он кивнул храбро, но слабо.

— Отлично, милостивый государь. Просто дыши, как обычно, если не возражаешь. — А про себя она добавила: «И пока можешь». — Правильно, очень хорошо. А теперь я хочу, чтобы ты посчитал задом наперед, от десяти. Сможешь сделать это для меня?

Голова его чуть заметно качнулась.

— Десять, — произнес солдат, и выпуклая маска, опустившись на его лицо, заглушила звук. — Де…

Вот и все. Он уже вырубился.

Мерси тяжело вздохнула. Врач тихо сказал:

— Отключай.

— Простите?

— Газ. Выключи его.

Она тряхнула головой:

— Но если вы собираетесь отнять руку, ему потребуется…

— Я не собираюсь отрезать ему руку. Это ни к чему. И бессмысленно, — добавил он.

Он собирался сказать еще что-то, но девушка уже поняла и махнула рукой, прося доктора замолчать, потому что она не хотела ничего слышать.

— Вы не можете просто оставить его лежать тут.

— Мерси, — уже мягче проговорил доктор Лашер, — это будет добрый поступок. Он уже не придет в себя. Ампутация убьет его быстрее и к тому же изувечит. Пусть спит с миром. И пусть семья похоронит его целиком. Смотри.

Она и так смотрела, как широкая грудь солдата поднимается и опускается, но без всякой силы. И все реже и реже.

Врач свернул трубки стетоскопа кольцом и сунул его в карман.

— Мне не нужно прослушивать его легкие, чтобы убедиться, что он уходит, — объяснил он, склонился над телом Гилберта Генри и прошептал Мерси: — Кроме того, у меня еще три пациента, двое из которых вполне могут пережить этот день, если мы поторопимся. Посиди с ним, если хочешь, только недолго. — Он отступил, поднял саквояж и завершил обычным голосом: — Он не знает, что ты здесь, и не почувствует, когда ты уйдешь. И тебе это известно не хуже, чем мне.

И все-таки она осталась, задержавшись, насколько осмелилась.

У парня не было жены, которую он сделал бы вдовой, но где-то жили его мать и младший брат. Отца он не упомянул; отец, должно быть, умер много лет назад, погиб на той же проклятой войне. Может, отец его завершил жизнь так же — лежа на койке, едва опознанный, растерзанный на куски. Может, ни тело отца, ни весть о его гибели так и не добрались до дома; может, он рухнул на поле боя и никто несколько недель не приходил, чтобы его похоронить, потому что в первые дни войны такое случалось нередко.

Еще один дрожащий вдох заклокотал в горле Генри, и девушка поняла — по звуку, по решающему все тембру заключительной ноты: этот вдох — последний. Солдат уже не выдохнул. Воздух сам собой выпорхнул на свободу из тела слабым порывом ветерка, пройдя через нос и дыру в боку. И широкая грудь с завитками черных волос, которые виднелись в вырезе нижней рубахи, больше не поднялась.

Под рукой не нашлось простыни, чтобы прикрыть умершего. Мерси подобрала журнал и положила его лицевой стороной вверх на грудь покойника, что послужит знаком следующей медсестре, или выздоравливающим, или тому, кто потом придет убираться здесь.

— Мерси! — резко окликнул ее доктор Лашер. — Вези тележку.

— Иду, — отозвалась она, и встала, и подготовила тележку, вернув на место стеклянную маску с клапанами. Чувства ее были притуплены, но не больше чем всегда. Следующий. Всегда есть еще кто-то, следующий.