Илья Некрасов - Machinamenta Dei

Я посмотрел на собственное отражение в зеркале и увидел довольно подозрительного, неблагонадежного, сомневающегося типа. Мне вдруг захотелось показаться глазку ВК-тестера, чтобы тот проверил меня на лояльность.

Нет. Я бы все равно прошел тест. Испугался и постарался забыть о трущобах, наркобарах, живых трупах и куклах, блуждающих по улицам, о том, что у них украли. Я бы вспомнил о звездном небе, в которое мы ворвались благодаря дорогостоящей космической программе и той концентрации власти, что дала глобализация при жутком расслоении общества. Я бы вспомнил еще кое-что. Прометей говорил как раз об этом. Мы создали мир машин, которые после определенного порога сложности стали намекать создателям, что в их силах стать лучше. О чем это говорит? О том, что мы, люди, небезнадежны при всем нашем дерьме.

Я вернулся в кабинет и укололся пармиталом. Через полминуты полегчало.

– Они могут быть… этими… пересаженными или клонами? – прошептали мои губы.

«Вероятно. Анализ перемещений в лагере FEMA показывает, что они стремились к хранилищу ментальных образов. Не знаю, откуда эти люди узнали о нем, но они не смогли открыть только последнюю дверь».

«А если мы ищем не террористов? Что если они хотели найти… узнать о себе правду?»

«Поэтому надо работать дальше, Рик».

«А Рей? Что с ней?»

«Наиболее вероятный поступок – возвращение в Три-С».

Рей. Ее фальшивая жизнь рассыпалась после встречи со мной. Интересно, она сама чувствовала, что… ненастоящая? Что испытала в момент пробуждения? Шок, боль, отвращение? Но имеет ли все это смысл? Есть ли разница?

Вон, машины живут и раздуются. Спорят о судьбах человечества, размышляют о тяге людей к насилию. Исподтишка управляют нами и плевать хотели на то, что они ненастоящие. Причем морды своей от создателей не воротят, а стараются понять их, хм… стать «партнерами». Предлагают, как бы так выразиться… помощь в обустройстве нашего общего мирка…

– Прометей, ты веришь в Бога? – меня дернул черт за язык.

«Это… непонятная мне логика, слишком странная. Бог проще мира или сложнее? Сложнее? Но тогда как можно объяснить мир с помощью Бога? Как можно объяснять сложное с помощью еще более сложного? Яснее ведь не становится».

Неожиданно зазвенел служебный телефон. Я поднял трубку, и из нее вырвался сухой и четкий приказ Антеры:

– Через минуту на взлетной площадке. Возьми оружие.

– Куда летим? – спросил я сидящую за штурвалом «напарницу».

– Они оставили след в одной гостинице, и мы отработали его. Вышли на новое убежище…

Наш спинер летел высоко над крышами небоскребов, гораздо выше предельно допустимого уровня, почти под самыми облаками. Казалось, их можно потрогать руками, потянувшись к остеклению кабины. Наверное, я бы так и сделал, если бы рядом не сидела моя пантера…

Она перехватила мой взгляд и сказала:

– Никогда не летали так высоко, Рик?

– Не думал, что спинер способен забраться сюда.

– Это не простая машина… Да и на обычной у меня тоже получалось. Попробуйте как-нибудь, – в этот момент солнечный свет блеснул из разрыва в плотных облаках, и в лобовом стекле на мгновение отразилось ее лицо. Она… улыбалась.

– На излете? – сглотнув, спросил я.

– На излете, – подтвердила она, – но так даже лучше. Запоминается ярче.

Спустя пять минут мы вылетели за черту города и оказались над гладью искусственного озера. Машина заложила вираж, а я оглянулся назад и увидел многослойный пирог Чикаго… его срез на побережье, этажи и уровни. Пласты прошлого и настоящего.

Судя по всему, план состоял в том, чтобы скрытно подобраться к какому-то зданию на окраине, пролетев над озером…

На поверхности воды отражались густые облака и солнечные блики, лучи дневного света, изредка прорывающиеся сквозь пасмурное небо.

Где-то вдали, там, где должен быть горизонт, небо и гладь озера сливались воедино. И если бы спинер перевернулся, то картина бы мало поменялось. Мы словно плыли среди бесконечной многоликой воды, клубящихся облаков и туч, играющего света, который можно потрогать руками.

Казалось, что ты очутился в невероятно красивом черно-белом кино и купаешься в потоке его кадров. Стоило дожить до сегодняшнего дня, чтобы увидеть подобное не на экране, а вокруг себя, чтобы окунуться в ожившее, чистое искусство. И самое прекрасное заключалось в том, что мы здесь оказались совершенно одни, и не нужно было говорить что-либо.

Неожиданно я понял, что начинаю чувствовать к Антере нечто вроде признательности, вероятно, за то, что она показала это озеро и это небо. Мне казалось, она заложила слишком широкий крюк над озером, только чтобы лишний раз выбраться сюда. Мне хотелось так думать… и я совсем забыл о том, что мы, скорее всего, летим убивать. А когда вспомнил, то спросил: