Лестер Дель Рей - Атака из Атлантиды [сборник]

Джадсон почувствовал, что у него заболели глаза, перед ними появились круги. Очевидно, давление. Или еще что-нибудь. Если бы не круги и огневая короткая вспышка, Джадсон мог бы поклясться — когда уводили Атхона, он, кажется, улыбнулся… Безумен, скорее всего. Джадсон машинально схватился за очки и принялся протирать их. Потом взглянул на бумаги и воистину испытал состояние шока. Даже без очков Джадсон смог разглядеть самые маленькие буквы. Без очков вообще! Случилось с ним настоящее чудо, видимо, от перепада давления. Хорошо, что произошло оно в храме.

Знамением было. Он сделал все правильно. Одобрено.

Когда Эли поднялся на ноги, перед ним уже стояла Кайа.

В руках она держала пакет и егозливо ухмыльнулась:

— Иногда милость богини приходит очень быстро. Но отказаться от ее подарка — значит, осквернить ее имя. Храм благодарит тебя, Эли.

Он принял пакет, бессознательно взвесив дар на руке, как на весах из аптеки, и суетливо сунул в карман, зная прекрасно, чем теперь связан со жрицей. И как это называется в небесном делопроизводстве. Он не откажется от милости богини. Не пожелает осквернять ее имени пренебрежением. Да, полно манерничать. Он был не вполне сам с собою согласен, когда принял решение жрицы как собственное, но все же, считай, в ту же минуту прозрел. Значит, что? Дело же не во взятке. А в отношении. Его и без жрицы, считай, одарили.

Значит, все так. Правое судие.

— Ты очень добра, Фас Кайа, — холодно ответил Джадсон, испытывая желание прямо тут, перед ней, раскрыть и предъявить на общее обозрение милость богини в материальном воплощении, но делать того не стал. Направился к выходу.

Теперь толпа разрослась, распалилась, задние ряды напирали на ближний, и собравшиеся все ближе теснились к храму. Когда Эли вышел на ступени, то очутился в самой гуще собравшихся. Раньше подобные сборища являлись полной абстракцией. Ну, вроде — просто с неба упала туча людей с ничего не выражающими лицами. Раньше он не осознавал до конца, что может пострадать в толпе. Но теперь понял, что пробраться самостоятельно на улицу не рискнет, не мальчик, не пробьется, растопчут.

Тут же Эли отпрянул от неожиданности. В нескольких шагах от себя он увидел лицо Клеона. Пока толпа окончательно не разъединила их, пара внимательных глаз неотрывно смотрела на Джадсона. Но тот понял, что Клеон узнал его.

Старик закричал, и голос его зазвенел от гнева:

— Они ведут его на холм, чтобы казнить! Кайа приговорила Атхона к смерти! И ты согласился… ты!

В ответ зазвучали другие голоса, и на площади поднялся невообразимый шум. Толпа заволновалась, отхлынув от храма и направляясь к холму. Джадсон, оказавшийся-в самой гуще, пытался выбраться, но собравшиеся лавиной двинулись на север — к дворцу и холму. Эли усиленно работал локтями, прилагая все силы к тому, чтобы, прежде чем они минуют дворец, выбраться из западни.

Наконец ему это удалось. Он не помнил, как добрался до своих апартаментов и оказался в постели. Очнувшись через некоторое время, увидел, что весь перепачкан в грязи, а одежда и вовсе разорвана. Эли позвал раба, но ответа не последовало. Тогда он омылся и облачился в стандартную форму Службы, найденную в шкафу. Тем временем тишину в доме нарушил нарастающий гул, приближающийся с севера. Джадсон выглянул в окно.

Калва опустела. На вершине спокойно высилась величественная фигура. Джадсон подумал, что приговоренный к казни, возможно, уже мертв, но тот вдруг слабо покачал головой.

Атхон не сумел спастись. Не сумеет спастись без него.

Правосудие… Нет, он должен быть мертв. А ему, Эли, все равна не успеть. Не успеет, но все же… Попробует. Высоко в небе темные облака собирались в тучи. Джадсон посмотрел на них и встревожился. Он вновь и вновь, даже здесь, далеко от Земли, узнавал простой, как алгоритм, мир, где были важны все предзнаменования. Шторм сейчас вызовет божественное неудовольствие — он осудит его и Кайю гораздо сильнее, чем любая логика или закон — возможно, даже сильнее, чем он может осудить себя сам.

Мешкать нельзя.

Он быстро собрал вещи, книгу с пакетом — сверху. Потом развязал ленту, собираясь лучше рассмотреть ожерелье. Дюжиной чистых оттенков у него в руках переливались все тридцать драгоценных камней. Они сделались для него меркой юности, которая запросто может вернуться — жена и рожденные ею сыновья — Земля или любая другая планета, которую он выберет. Они могли дать все, что он захочет, кроме мира в собственной душе.