Должно быть совершенно неважным, где ты это делаешь.
Я бросил взгляд из окна гостиной. Эллерслай-авеню — чудесная старая улица в районе, который во времена моего детства называли Виллоудэйл; вдоль неё шли разросшиеся деревья. Прохожему пришлось бы постараться, чтобы заглянуть в окно.
И всё же…
Я подошёл к окну и задёрнул коричневые шторы. В комнате стало темно. Нажал на один из выключателей, чтобы зажечь напольную лампу. Бросил взгляд видеомагнитофон, чтобы увидеть яркие синие цифры: ещё есть время до того, как вернутся Сюзан и Рики.
Неужели мне правда этого хотелось?
В том учебном курсе, который я читал в Университете Торонто, не было места для Создателя. КМО — один из самых эклектичных музеев в мире, но, несмотря на потолочную мозаику, объявляющую миссией музея «… чтобы все люди знали дело Его», в нём нет особой галереи, посвящённой Богу.
«Ну конечно же, нет, — сказали бы основатели КМО. — Ведь Создатель — он везде».
Везде.
Даже здесь.
Я выдохнул, с остатками воздуха избавляясь от последнего противления этой идее.
И я опустился на колени на ковёр перед камином. Фотографии моей семьи невидяще взирали на то, что я собирался сделать.
Я опустился на колени.
И начал молиться.
— Боже, — сказал я.
Слово отдалось в кирпичном камине коротким мягким эхом.
Я повторил его:
— Бог?
На этот раз оно прозвучало вопросом, приглашая откликнуться.
Разумеется, ответа не было. С какой стати Бога должно волновать, что я умираю от рака? В этот же миг миллионы людей по всему свету сражались с той или иной формой этого древнего врага, и некоторые из них были куда моложе меня. Дети с лейкемией в больничных палатах — они наверняка должны привлечь его внимание в первую очередь.
Тем не менее я попробовал снова, в третий раз выдавив слово, которое всю жизнь употреблял лишь всуе:
— Бог?
Мне не было никакого знака, да и никогда не могло быть. Не в этом ли суть веры?
— Бог, если Холлус прав — если вриды и форхильнорцы правы, и ты создал Вселенную часть за частью, константу за константой, — тогда как ты мог упустить вот это? Какое потенциальное благо может дать рак кому бы то ни было?
«Неисповедимы пути Господни, — не уставала напоминать нам миссис Лэнсбьюри. — У всего своё предназначение».
Какая чушь! Какая несусветная ерунда. Я чувствовал, как мой желудок сворачивается в тугой узел. Рак случается безо всякой цели. Он разрывает людей на части; если Бог действительно создал жизнь, тогда он дрянной инженер, штампующий партии бракованных, самоликвидирующихся продуктов.
— Боже, мне бы хотелось — мне бы так хотелось, чтобы кое-что ты решил сделать иначе.
Это было моим пределом. Сюзан сказала, что суть молитвы вовсе не в том, чтобы о чём-то просить — и я не смог бы заставить себя просить о милосердии, просить о том, чтобы остаться в живых, просить о возможности увидеть, как мой сын заканчивает университет, просить о том, чтобы стареть вместе с женой.
И в этот миг распахнулась передняя дверь. Очевидно, я глубоко погрузился в свои мысли, иначе я бы услышал, как Сюзан проворачивает в замке ключ.
Я густо покраснел.
— Нашёл! — воскликнул я словно самому себе, делая вид, что поднимаю с пола какой-то невидимый потерянный предмет. Я встал на ноги и глуповато улыбнулся прекрасной супруге и красавцу-сыну.
Но на самом деле я не нашёл ничего.
В 1997 году Стивен Пинкер приехал в КМО представить новую книгу, «Как работает разум». Мне посчастливилось присутствовать на его завораживающей лекции. Среди прочего, он указал на такой факт: люди в своей речи пользуются устойчивыми метафорами, невзирая на культурные границы. Споры — всегда сражения: я победил; он проиграл; он меня побил; она пункт за пунктом атаковала все его утверждения; он заставил меня отстаивать свою позицию; мне пришлось отступить.
Любовные отношения — это пациенты или болезни: у них сердечные отношения; она сделала ему больно; это разбило ему сердце.
Идеи, мысли — словно еда: пища для размышлений; нужно это переварить; его предложение оставило дурное послевкусие; это было трудно проглотить; горькое предположение; мысль придала мне сил.
Добродетель, кстати, ассоциируется с направлением вверх . Видимо, это связано с прямохождением: он сознательный гражданин, высоко держит голову; это низкий поступок; так низко мне мне не пасть; он выбрал дорогу вверх; я старался опустился до его уровня.
Читать дальше