Роберт Сойер - Вычисление Бога

Я поразмыслил об этом. Определённо, когда Холлус вступился за меня перед Кристиной, это был альтруистичный поступок — очевидно никоим образом не обусловленный родственными связями.

— Полагаю, да, — согласился я.

— Но наши друзья вриды, — продолжил Холлус, — так и не развившие традиционной математики, в подобных вопросах не испытывают ни малейших затруднений.

— Ну, зато они очевидно ставят в тупик меня, — сказал я. — Годами, ложась спать, я часто пытался разобраться в морально-этических проблемах.

Тут же мне на ум пришла старая шутка об агностике, страдающем одновременно дислексией и бессонницей, который ворочается ночи напролёт, раздумывая: пёс — он есть, или его нет? [9] Игра слов (англ.): пёc — dog, бог — god. — прим. пер.

— Хочу сказать, — добавил я, — откуда на самом деле берётся мораль? Мы знаем, что красть нехорошо, и… Вы же тоже это знаете, так ведь? То есть, скажи, у форхильнорцев тоже есть запрет на воровство?

— Есть, хотя он не присущ нам с рождения; наши дети хватают всё, до чего могут дотянуться.

— С человеческими детьми — то же самое. Но, вырастая, мы понимаем, что красть неправильно, и всё же… всё же, почему мы чувствуем, что это неправильно? Если это повышает шансы на получение потомства, эволюции следовало бы поощрять кражи? Если уж на то пошло, мы и супружескую неверность считаем неправильной, но ведь если я оплодотворю множество женщин, мой успех в получении потомства будет очевиден. Но если кража даёт преимущество каждому, кто в этом преуспевает, а адюльтер — отличная стратегия по увеличению числа своих генов в генофонде — по крайней мере, для мужчин, — почему мы чувствуем, что эти поступки неправильны? Не следовало бы эволюции поощрить единственно верную мораль, примерно ту же, что у Билла Клинтона: сожалеть, что тебя поймали?

Стебельковые глаза Холлуса сейчас раскачивались быстрее обычного:

— У меня нет ответа, — сказал он. — Мы стараемся найти решения моральных проблем, но они всегда берут верх. Выдающиеся мыслители, как у людей, так и у форхильнорцев, посвятили свою жизнь вопросам смысла жизни и попыткам выяснить, откуда мы знаем, когда то или иное действие неправильно с моральной точки зрения. Но, несмотря на столетия усилий, никакого прогресса нет. Ответы на такие вопросы так же непостижимы для нас, как «сколько будет дважды два» для вридов.

Я недоверчиво покачал головой:

— Поверить не могу, что они не могут просто увидеть, что два объекта и ещё два таких же эквивалентны четырём объектам.

Форхильнорец склонился телом в мою сторону, подогнув нижние колени на трёх ногах:

— А они не могут поверить, что нам не по силам разглядеть истину в моральных вопросах, — сказал он и, помолчав, добавил: — Наш разум неповоротлив: мы разбиваем проблемы на части, с которыми можно управляться. Если мы задумываемся о том, как планета держится на своей орбите вокруг звезды, мы можем задать множество вопросов поменьше: почему камень неподвижно лежит на земле? почему звезда находится в центре системы? Найдя на них ответы, мы можем уверенно ответить на вопрос посерьёзнее. Но моральные и этические проблемы, как и вопрос о смысле жизни, очевидно нельзя упростить. В этом отношении такие вопросы напоминают попытки упростить жгутики в клетках; нет отдельных компонентов, за которые можно ухватиться.

— Хочешь сказать, что разум учёного, логика — скажем, такого существа как ты или я — фундаментально несовместимы со способностью быть на «ты» с моральными и духовными темами?

— Некоторым удаётся и то, и другое. Обычно они достигают этого, вводя разграничение: наука отвечает за одни вопросы, религия — за другие. Но тем, кто пытается нащупать единый цельный взгляд на мироздание, покой вряд ли светит. Разум заточен либо на то, либо на другое — не на всё сразу.

Мне вспомнилось пари Паскаля: гораздо безопаснее, говорил он, ставить на существование Бога, даже если он не существует, чем рисковать вечными муками в случае ошибки. Разумеется, Паскаль был математиком; у него был логичный, рациональный, сокрушающий цифры разум, человеческий разум. У старины Блэйза не было возможности выбирать, какой мозг ему достанется. Мозг был дан ему эволюцией, как и мой — мне.

Но если бы у меня была возможность выбирать?

Если бы я мог получить уверенность в вопросах этики в обмен на некоторые житейские сложности — пошёл бы я на этот обмен? Что важнее — знать точные филогенетические соотношения между различными ветвями эволюции или знать смысл жизни?