Джефф Нун - Брошенные машины

– Ну а сегодня? Если бы не я, вы бы сейчас так и плутали неизвестно где.

– Знаешь что, девочка, бежать уже некуда. Болезнь пожирает весь мир и когда-нибудь доберется и до тебя. – Я знаю, да.

– А знаешь, в чем главная сложность с такими, как ты? Если твое состояние еще не такое тяжелое, как у всех остальных, это еще не значит…

– Ну, блин. И что я, по-твоему, должна делать?

– Малышка, от шума не скроешься. – Хендерсон отвернулась от Тапело. – Слушайте. Марлин, Павлин. Слушайте, что я скажу. Я хочу, чтобы сегодня все было очень легко и просто. Хочу доехать до места, найти того парня. Как его там?

– Джейми.

Я уже показала им письмо Кингсли.

– Джейми, да. Джейми из театра.

– Вы о чем? – спросила Тапело.

– И я не хочу никаких неприятностей, – сказала Хендерсон.

– Никто не хочет, – сказала я.

– Ну вот, Марлин. Нам не нужны лишние сложности. Павлин? Ты меня слышишь? Павлин? Что ты делаешь?

– Что?

– Что ты делаешь?

– Смотрю на себя.

– Ага. В ложку?

– В ложку, – сказал Павлин. – А что? В ложку – можно. В смысле, нигде не написано, что нельзя. Распоряжений насчет ложек не было.

– Точно, – сказала Тапело.

– Я тихо хуею, – сказала Хендерсон.

Павлин держал ложку перед собой. И смотрелся в нее, как в зеркало.

– И что ты там видишь? – спросила я.

– Ага, что? – сказала Тапело.

Павлин не отрываясь смотрел на свое отражение в ложке. Ну или что он там видел. А мы сидели, таращились на него и ждали, что он скажет. Но он все смотрел и смотрел в эту ложку. И молчал.

– Ну? – не выдержала Хендерсон. – Ты что-нибудь видишь?

Павлин молчал.

– Дай мне, – сказала Хендерсон. Павлин еще крепче вцепился в ложку.

– У тебя есть своя ложка, – сказала Тапело.

– Я хочу эту.

Хендерсон легонько коснулась руки Павлина, и только тогда Павлин выпустил ложку. Хендерсон взяла ложку и заглянула в нее. Она смотрела на свое серебристое отражение в вогнутой части ложки. Долго смотрела. Без слов. А потом она отвернулась от этого крошечного искривленного зеркальца и уставилась в стол. Павлин тоже сидел, опустив глаза. Они так сидели достаточно долго, и Павлин что-то бормотал себе под нос. Очень тихо. Я не могла разобрать слов. А потом он поднял глаза и сказал уже внятно:

– Я не знаю. Я не знаю, какой я теперь, Не знаю. Он отвернулся.

– Я не знаю. Не знаю.

Тапело тихонько кашлянула, а потом вдруг сказала:

– Хочешь я расскажу?

– Что? – сказала Хендерсон.

– Я могу рассказать.

Я попыталась поймать взгляд Тапело, но она смотрела в другую сторону.

– Тапело… – сказала я. – Не надо…

– Но я могу.

– Она о чем вообще? – сказала Хендерсон.

– Вы мне не верите? Вот смотрите. – Девочка размотала шарф у себя на шее. – Видите? Здесь. – Она провела пальцем по голой коже.

Хендерсон наклонилась поближе.

– Это что у тебя, засос? Прикусили в порыве страсти?

– Нет, смотрите. Тапело повернула голову так, чтобы всем было видно. Хендерсон придвинулась еще ближе. Отметины. Крошечные проколы.

– Ой, бля, – сказал Хендерсон.

Девочка замотала шею шарфом. Она улыбалась.

– Теперь вы мне верите?

Все это время Павлин сидел молча, но теперь он повернулся к Тапело и сказал:

– Да, расскажи мне. Какой я теперь. Как я выгляжу. Тапело быстро взглянула на него.

– Ну, выглядишь ты хреновато.

– Нет, правда. Скажи.

– Ну хорошо. Очень хреново.

– А если по правде, – сказал Павлин. – На самом деле… Хендерсон схватила Тапело за запястье.

– Скажи ему, девочка.

– Ну ладно. Сейчас скажу.

Теперь Тапело посмотрела на Павлина уже внимательнее. Прикоснулась к его лицу. Провела пальцем по шрамам.

– Ты красивый, не переживай.

– Правда? Я правда красивый?

– Правда.

– А теперь я, – сказала Хендерсон. – Какая я? Тапело изучила лицо Хендерсон.

– Ты тоже красивая.

– А какая красивая? Не как глупая кукла?

– Нет. Не как глупая кукла. А как что-то, что сейчас вспыхнет и загорится. Или как оружие. Как пистолет. Да. Ты красивая, как пистолет, который сейчас выстрелит.

– Хорошо, – сказала Хендерсон. – Это мне нравится. Теперь Марлин.

– Нет. Не надо.

– Теперь Марлин. Будь ее зеркалом.

– Я не хочу. Не хочу знать.

– Скажи ей. Скажи ей правду.

И Тапело посмотрела на меня. Я хотела отвернуться, спастись от этого взгляда, но не смогла. Я не могу отвернуться, когда на меня смотрят.

– Скажи ей, девочка, – сказала Хендерсон. И Тапело сказала.

Она сказала мне, как я выгляжу.

Можно выглядеть хорошо. Можно выглядеть плохо. Я больше не знаю, что это такое: вообще как-то выглядеть. Зачем она это сказала, Тапело? Я прикасаюсь к своему лицу, провожу рукой по волосам, спутанным, грязным. Теперь я знаю себя только на ощупь, но даже тут я не уверена, что знаю правду. Может быть, некий элемент шума воздействует на осязательные сигналы, создавая помехи между пальцами и лицом, и искажает мое восприятие собственной кожи. Не знаю. Да, я никогда не была красавицей. По всем стандартам. И вряд ли я похорошела за последние пару месяцев. Но зачем Тапело это сказала? Что я выгляжу жутко. Паршиво. Убито. Ее последнее слово. Конечно, я выгляжу жутко. И да – убито. Господи. Эти проклятые зеркала… надеюсь, они никогда не поправятся. Никогда.