Андрей Кокоулин - Нея

Ни граффити, ни плакатов, ни маркеров. Ничего живого.

Виктор оставил на ней отпечаток ладони, потом, метра через три, принялся рисовать большую рожицу.

Сорок лет, ума нет. Кружок, два глаза-точки. Рот ему хотелось сделать прямым, но палец беспричинно пошел вверх, загибая линию в улыбку.

Глупо, подумалось ему.

Даже здесь надо показать, что моя воля ничего не значит?

Что ж, пусть так. Я рад.

Автомобиль с площади исчез. Исчезли и грузчики. Широкие двери почты, впрочем, были открыты, там происходило какое-то шевеление, и мелькали из света в тень силуэты с коробками и без.

Пассаж тоже был открыт. Витринные щиты, спущенные, стояли, прислоненные к тумбам. Белели стеллажи. На близком прилавке бугрился кус синтетического мяса.

— Эй!

Виктор шагнул внутрь.

Мясо пахло мясом. Сырым. Его срезали с биочана сегодня — оно было темно-красное и еще сочилось. На поднос под ним натекла лужица.

— Эй, живые есть?

Виктор подождал, пока возглас раскатится по пассажу, заглянул за стеллаж с плетенками и прошел чуть дальше, к длинному одежному ряду по правую руку.

Куртки и брюки, кофты и накидки.

Ни покупателей, ни продавцов. Никого.

— Кто-нибудь сможет продать мне мясо? — произнес, повышая голос, Виктор. — Или я возьму его так.

Он повернулся.

Слева сзади, за чередой мутных стекол, за куском обшивки от вездехода, раздались шаркающие шаги.

Человек, вышедший оттуда, был мертв уже, наверное, сутки. У него были мутные, утратившие осмысленное выражение глаза и схваченная окоченением гримаса: рот приоткрыт, нижняя челюсть сдвинута в сторону, землистого цвета кожа половины лица сбилась в морщины.

Мужчина где-то пятидесяти — пятидесяти пяти лет. В штанах и фартуке на голое тело. На лысеющей голове имелась ссадина, но больше никаких, во всяком случае, видимых повреждений не наблюдалось.

Виктор не испугался. Мертвецы бродили и в столице. В этом была истина: не человек, а то, что в нем, не хотело уходить из жизни.

Или не сразу соображало.

Мертвецы были безобидны и безмолвны. Обычно они замирали на месте, словно озадаченные своим посмертием. Реже — шли куда-то, то ли по памяти, то ли единожды выбрав направление.

Потом их, конечно, хоронили.

Виктор посторонился. Мертвый мужчина, задев его локтем, медленно побрел вглубь пассажа, наткнулся на стеллаж и остановился.

Послышался вздох. Потом горловой клекот.

Виктору была видна плотная спина в родинках и жировых складках на поясе, покачивающийся стриженный затылок, завязки фартука.

Он подумал: надо кого-нибудь позвать, но почему-то стоял, не двигаясь, и смотрел на ворочающегося, скребущего пальцами по воздуху мертвеца, пока откуда-то снаружи не донесся гроход и жестяной звон.

Вслед за звоном в пассаж влетела тачка, длинные ручки которой держал Яцек, а за ним по пятам вбежала женщина в легком платье, раскрасневшаяся, с тревожно распахнутым лицом.

— Он здесь, здесь!

Загрохотала сбитая стойка.

У Виктора Яцек затормозил, отпустил ручки, и они рогами поднялись к низкому потолку.

— Господин Рыцев?

Лицо молодого полицейского вытянулось. Он даже сделал попытку отмахнуться от Виктора, как от морока.

— Это не он! Не он!

Женщина в дробном стуке каблуков проскользнула мимо, к мертвецу, и обернулась:

— Яцек!

Не сговариваясь, они бросились помогать.

Яцек подвел тачку, откинул передний борт, а Виктор вместе с женщиной принялись грузить в нее мертвого мужчину. Это оказалось не просто: мертвец упирался, вяло отпихивался похрустывающими руками, а, уже посаженный, упрямо пытался встать.

Они боролись с ним несколько минут.

Женщина страдальчески кривила рот, дышала прерывисто, один раз из нее вырвалось: "Ну, папа, папа же!". В вырез платья, когда она наклонялась, Виктору то и дело показывались ее груди, частично скрытые материей бюстгалтера.

Груди были симпатичные.

И лицо у женщины было красивым, с маленькими обкусанными губами, пушком на щеках, глазами-озерами, светло-зелеными, в которых Виктор с удовольствием бы утонул.

Несколько раз они касались друг друга, ладонями, предплечьями, перехватывая руки мертвеца или лишая его движения, и от женщины шло мягкое, суховатое тепло, перекидываясь на Виктора разрядом возбуждения.

Хорошо, комбинезон скрывал.

Он подумал: это желание? Тогда желаю.

Затем Яцек потянул осевшую тачку, выход приблизился, наплыл, взвизгнули колеса, и мертвец, обжатый бортами, оказавшись под открытым небом, вдруг успокоился, прекратил ворочаться, и держать его стало не нужно.