Джек Вэнс - Вист - Аластор 1716

— Именно так! Коннатиг, как правило, не осуждает и даже одобряет грандиозные замыслы и смелые проекты. Опрометчивость иногда забавляет его. И все же придется принять суровые показательные меры. Что ж, в онсдень все выяснится. Нам остается только внимательно наблюдать за происходящим и проследить за тем, чтобы выполнение нашего плана началось вовремя — не слишком рано и не слишком поздно.

Осторожно выбирая выражения, Джантифф заметил:

— Вы часто употребляете местоимение «мы» и говорите о «нас» и о «нашем плане». Это очень любезно с вашей стороны, но я должен признаться, что мне неизвестно, в чем конкретно заключается этот план.

Риль Шерматц усмехнулся:

— Наш план предельно прост. Шептуны-самозванцы поднимутся на Пьедестал. Они обратятся к почетным гостям и — по телевидению — ко всему населению Аррабуса. На пьедестале может появиться также подставной Коннатиг. Если нет, заговорщикам придется объяснить это обстоятельство какими-то нам неизвестными, но достаточно уважительными причинами. Любопытно будет узнать, какими. Затем, в самый подходящий момент, вниманием аудитории всецело завладеет Покров — с неба спустятся четыре корвета класса «Амараз». Они тесно окружат Пьедестал. Группа офицеров высадится на площадку и немедленно арестует лжеправителей. К микрофонам подойдет курсар. Он перечислит во всеуслышание преступления, совершенные заговорщиками. Он сообщит населению о том, что Аррабус обанкротился, и пояснит, используя нелицеприятные и даже жесткие выражения, что аррабины, находящиеся в состоянии полного отрыва от действительности, должны очнуться от векового сна и вернуться к работе. Он объявит, что берет на себя полномочия временного правителя до тех пор, пока местные должностные лица не будут способны выполнять свои обязанности с учетом реального положения вещей.

После этого четыре корвета поднимутся на триста метров. С каждого корвета будет спущен длинный трос с петлей. В петлях у всех на глазах будут болтаться четыре заговорщика. Корветы снова начнут подниматься, с подвешенными к ним самозванцами, и взлетят за пределы атмосферы Виста. Как видишь, план вполне осуществим, потребует лишь некоторой хореографической координации действий от офицеров Покрова и, надеюсь, произведет достаточно глубокое впечатление на зрителей. Риль Шерматц покосился на Джантиффа:

— Тебя он не устраивает?

— Нет, почему же. Я не против. Просто мне что-то не дает покоя. Что именно — не могу понять.

Шерматц поднялся из-за стола, подошел к окну, взглянул на огни Дисджерферакта:

— По-твоему, я действую слишком прямолинейно?

— Да нет же. Я не нахожу в вашей режиссуре никаких изъянов. Меня, однако, беспокоит необъяснимая самоуверенность заговорщиков. Они что-то знают, чего мы не знаем. Что?

— Любопытно, любопытно, — Шерматц сложил руки на груди. — Не доверять твоей интуиции нет никаких оснований, но я не нахожу никакого ответа на твой вопрос. Единственный способ получить ответ заключается в том, чтобы сегодня же задержать и допросить самих самозванцев. Но тогда не получится никакого спектакля.

— Попробую собраться с мыслями, — сказал Джантифф. — Я о чем-то забыл. Может быть, вспомню.

— Ты заразил меня своим беспокойством, — проворчал Шерматц. — Что ж, у нас еще есть время на размышления, целый день. Съезд съездов начинается послезавтра, и тогда уже придется действовать — так или иначе.

Ночь прошла, и бледный Двон оторвался от горизонта, как замороженная слеза. Текло неумолимое время. Джантифф оставался в гостиничных номерах. Сначала он мерил шагами гостиную из угла в угол, пытаясь обнаружить рациональное зерно в своих недобрых предчувствиях, но искомая мысль выскальзывала из окружения логических построений бессловесным намеком — прежде, чем он успевал ее проанализировать. Джантифф уселся за стол с листом бумаги и пером, но этот подход также не дал результатов — мысли продолжали блуждать в поисках связующего звена. Джантифф вспоминал и методически сортировал первые впечатления от Розовой ночлежки, свой глупый, жестоко оборвавшийся роман с Кедидой, проклятый пикник, устроенный цыганами, побег в Балад… Поток мыслей внезапно приобрел вязкость, встретил какое-то сопротивление, остановился. Несколько секунд Джантифф вообще ни о чем не думал, после чего осторожно, будто приоткрывая дверь, из-за которой могло выскочить нечто ужасное, попытался вспомнить как можно подробнее свой ночной полет на аэробарже над Потусторонним лесом в обществе неподражаемого Шваркопа.