Георгий Катаев - Звезды просят слова

— Проверить все соединения! — прохрипел Ленька и сам начал перебирать ближайшие разъемы. Илья опять побежал в подвал. Через три минуты прямые линии на экранах вздрогнули и покрылись мелкими зубчиками шумов. Илья вернулся с повинной: после заливки гелия от волнения забыл включить предусилители.

Все сидели и молча смотрели на экраны. Компенсация сигналов прибора сигналами сейсмографов действительно была хорошая: обычных всплесков к дрожаний, вызывавшихся смещениями земной коры, не было. Когда глаза привыкли к однообразной ряби шумов, они стали различать среди мелких их зубчиков чуть более крупные. Ленька тронул регулятор общего усиления. На всех экранах все раза в три увеличилось.

— Это ничего не дает. У нас есть еще запас усиления криотронов? — спросил Ленька.

— Немного есть, — ответил радиоинженер, — сейчас убавлю поле, разрушающее сверхпроводимость.

Интересовавшие всех зубчики в несколько раз выросли и поднялись над шумами. Они плавно переливались и медленно ползли по экранам вправо. В лаборатории словно прошел порыв ветра. Это одновременно вздохнули шесть человек.

Почти не двигаясь, все просидели еще два часа.

— Смотрите, а ведь они убывают на двух левых осциллографах, а на правом за это время, наоборот, выросли, — сказал кто-то.

— Если период их изменения близок к 24 часам, к суткам, — тихо ответил Ленька, — то они, вероятней всего, космического происхождения… И мы можем определить направление, откуда они пришли.

— Или ему противоположное, — сказал я.

— Да.

Все повскакали с мест. На лицах было выражение, какое бывает у молодого отца, только что узнавшего о рождении ребенка. Еще минута — и Леньке грозила бы печальная участь взлететь к потолку и упасть оттуда на десять подставленных рук, но он остановил начавшуюся свалку:

— Ребята, мы еще ничего не знаем. Ничего! Это могут быть любые помехи, никак не связанные с гравиволнами. Сейчас все по домам. Остаются на восьмичасовое дежурство я и… Нас сменят… и… При сдаче дежурств за пять минут переключить усилители на резервный блок, залить гелий и сменить ленты самописцев. Все. Спокойной ночи!

За двое суток непрерывных наблюдений выяснилось, что это не помехи. Сигнал шел от Солнца. И ночью, когда он пронизывал всю толщу Земли (гравиволны ничем не экранируются), и днем, когда Солнце светило в окна лаборатории. Точные расчеты показали, что сигнал не просто от Солнца, а от нижней левой стороны его видимого диска. Астрономическая служба Солнца сообщила на наш запрос, что в этом месте четыре дня назад начал подниматься гриб гигантского протуберанца.

Дежурства продолжались. Расшифровка и математическая обработка записей позволили выделить из шумов еще несколько очень слабых сигналов. Уточнялись галактические координаты их источников. Огромнейший успех! Но Ленька опять хмурился и задумчиво жевал авторучку.

— Что ты еще хочешь? — кипятился я. — Ты должен срочно составить докладную в Президиум Академии наук! Я уж не говорю о статьях!

— Об этом я и думаю, — отвечал он. — Я же не могу утверждать с полной уверенностью, что причина успешной работы прибора именно такая, как я тебе толковал: различие инертной и гравитационной масс электрона. Все это надо еще раз рассчитать.

— Пошел ты к черту! Обнаружены гравитационные волны, а он резину тянет. Это на тебя не похоже! Напиши, что ты предполагаешь следующие причины…

Ленька очень серьезно посмотрел на меня и тихо, но четко проговорил:

— Это дело моей жизни. И ты меня не торопи.

Зазвонил телефон (разговор происходил у меня дома, это было вечером 16 апреля). Ленька взял трубку. Брови его полезли вверх. Кончив разговор, он растерянно сказал:

— Дежурный инженер говорит, что пять минут назад на экранах появились какие-то «палки», так он и выразился. Едем!

Запыхавшись, мы вбежали в лабораторию. Действительно, на всех экранах, на одном выше, на другом ниже, над зыбью уже ставших привычными солнечных сигналов я шумов, медленно шествовали на равных расстояниях друг от друга тонкие, но четкие вертикальные линии. Такие же линии, с лязгом дергаясь, рисовали перья самописцев.

— Похоже на радиолокационные импульсы, — сказал я. Ленька подсел к одному из осциллографов и стал крутить ручку, увеличивая частоту развертки. Линии расползлись, но остались почти такими же тонкими. Тогда он переключил развертку сразу на последний частотный диапазон. И мы увидели, что единственная оставшаяся на экране линия перестала быть линией. Она расширилась до нескольких сантиметров и оказалась заполненной мелкой сеткой синусоидальных колебании.