Георгий Катаев - Звезды просят слова

Посмотрев на мой открытый рот, он остановился.

— Ладно, этого ты не знаешь. В общем, получается, что на положительные протоны ядер и на отрицательные электроны волна тяготения должна действовать чуть-чуть по-разному. Вот это чуть-чуть мне и надо уловить! А для этого прежде всего следует избавиться от вуалирующего влияния обычных ускорений.

Машина второй раз огибала Москву по большому кругу. Из дальнейшего разговора выяснились детали. В гелий Ленька погрузил три сверхпроводящих металлических стерженька, расположенных взаимно перпендикулярно, по трем осям координат. К центрам торцов этих стерженьков с громадной точностью приварены тончайшие, уже несверхпроводящие выводы. Используя гелий, благо он есть, Ленька утопил в нем три миниатюрных предварительных усилителя нового типа. Над конструкцией таких малошумящих и широкополосных криотронных усилителей он и бился все последнее время. Громадное усиление, широчайший частотный диапазон и почти никаких шумов! И если предположение Леньки окажется верным, гравитационная волна, незримо прошедшая через прибор, должна немного сдвинуть все электроны сверхпроводника относительно его ионов. Это даст на выводах крохотное напряжение, и дальше вся задача — суметь его усилить и выделять из шумов.

Об этой работе Леньки, кроме меня, толком знает пока один лишь оптик-механик его лаборатории, Илья, мастер на все руки, увлекшийся проблемой и сделавший после работы весь ящик, блестевший на заднем сиденье, и почти всю его «начинку».

Два-три окна светились на темной громаде института, когда Ленька подкатил к подъезду. Я был уже почти вытеснен из машины раздувшимся шаром-зондом: жидкий гелии не забывал испаряться всю дорогу. Через опущенное окно машины Ленька присоединил к одному из патрубков смятый запасной шар, пережал в него с моей помощью газ и почти полетел под этим «монгольфьером» в широкие двери института.

На следующий день я явился в Ленькину лабораторию и с тех пор стал каждый день ходить туда «на вторую смену».

Чувствительность прибора повысилась настолько, что четкие измерения можно было проводить только глубокой ночью. Скоро работать на третьем этаже стало вообще невозможно. Грузовик, проезжавший за два переулка от нас, портил всю картину. Я пошел к коменданту здания. Комендант сидел в своей каморке и читал детектив из «Библиотеки солдата и матроса».

— У вас есть свободное подвальное помещение?

— Там краска.

— Да, в углу стоят пять банок, сам вчера видел.

— А чем плохо наверху?

— Вот вы ходите по первому этажу вечером, а наш прибор это фиксирует!

— Не может быть!

— Пойдемте посмотрим!

Комендант встрепенулся. Попросил вахтершу походить по коридору и поднялся в лабораторию. Глядя на всплески голубых линий на экранах трех осциллографов от шагов вахтерши двумя этажами ниже, — комендант восхищенно замахал руками:

— Да это же электронный майор Пронин! Ему только универмаги караулить!

И, превысив свои полномочия, выдал нам ключи от подвала.

Но пришла другая беда. Разговоры о том, что Воробьев занимается по вечерам какой-то «алхимией», остановить было невозможно. И очень скоро произошло, как изрек потом Илья, «явление Петра народу».

Начальник отдела профессор Петр Григорьевич Николаенко, как правило, отбывал домой из своего кабинета сразу после звонка. На этот раз он появился у нас в семь часов вечера. Мы были потрясены.

Оригинальных работ Петра Григорьевича за последнее время я как-то не припомню. Но он неплохо знал мировую радиофизическую литературу и умел долго и непонятно говорить на Ученых советах. (Председателям советов обычно было известно, что остановить его все равно невозможно, и они даже не пытались этого сделать).

Лицо Петра Григорьевича, сужавшееся книзу и плавно переходившее в небольшую темную бородку, пылало гневом. Круглый животик угрожающе колыхался под однобортной коричневой курткой почти спортивного покроя. Прежде всего он обрушился на меня:

— Кто вы такой?! Почему без моего разрешения находитесь в режимной лаборатории?

Не дав мне ответить, он повернулся к Леньке:

— Я ничего не понимаю, Леонид Владимирович! Как вам известно, у нас свирепствовала эпидемия изготовления в нерабочее время транзисторных приемников. Из институтских материалов. Я категорически запретил работать после звонка. И теперь вы, без году неделя в институте, остаетесь в лаборатории чуть ли не на всю ночь, автомашинами возите неизвестно куда оборудование, эксплуатируете для своих личных целей механика. А я должен узнать об этом последним! Черт знает что! Чем вы тут занимаетесь? Имеет это отношение к вашей теме?