Эллен Датлоу - Секс с чужаками

Впоследствии, после того, как он выбрался из камеры для допросов, Энох Миррен не мог не вспомнить этот момент, вновь подумав, как и в тот раз, в далеком детстве, какой же все-таки гнусный и прожженный мошенник был этот писатель.

Свободных киссальдиан уже не осталось. Куда бы ни пошел Энох, повсюду он встречал испорченных малюток, совершающих половые сношения со стариками и девушками, с детьми, достигшими половой зрелости и далекими покуда от оной, с утками, дельфинами, антилопами-гну, собаками, арктическими крачками, ламами, юношами, старухами, и, конечно же, с утками и кенгуру, обладающими двойным влагалищем. Но для Эноха Миррена партнера в любви не нашлось.

После нескольких недель странствий и напрасного ожидания, что вот-вот прямо рядом с ним кто-нибудь появится, Миррену стало окончательно ясно, что чиновники Центра Иновремени обошлись с ним гораздо более сурово, нежели сами подозревали.

Они нарушили ритм. Они вырвали его из отвратительной твари и теперь, поскольку киссальдиане пользуются телепатической связью, все они знают об этом и ни один киссальдианин не хочет иметь с Мирреном дела.

Отвратительные твари очень плохо воспринимают прерывание акта.

Энох Миррен сидел на высоком обрыве в нескольких милях к югу от Кармела, штат Калифорния. «Петербильт», на котором он проехал по всей стране в тщетных поисках еще хоть одного человека, который не занимался бы любовью с киссальдианином, остался на обочине Дороги N 1, Тихоокеанской Прибрежной Автострады, проходившей выше по склону. Миррен сидел на обрыве и болтал ногами над Тихим океаном. В лежащем рядом путеводителе говорилось, что океанические воды должны быть полны играющих тюленей; обернутых в водоросли морских выдр, плывущих на спине и разбивающих моллюсков на собственных животах; мигрирующих китов, ибо стоял январь и этим гигантским созданиям настала пора пускаться в их ежегодное путешествие. Было, однако, холодно, дул резкий ветер и море выглядело пустынным. Без сомнения, где-то в ином месте тюлени, и хитрые морские выдры, и величественные киты сходились в страстных объятиях с отвратительными тварями из иного времени-вселенной.

Одиночество вынуждало его думать о этих испорченных малютках именно как об отвратительных тварях. Любовь и ненависть — всего лишь две стороны одной и той же обесценившейся монеты. Как сказал Аристотель. Или Пифагор. Кто-то из этой компании.

Первым познавший истинную любовь, Миррен был и последним, познавшим полное одиночество. Он не был последним человеком на Земле, но пользы ему с того было немного. Все были заняты, а он был одинок. И останется одиноким еще долго после того, как все они умрут от истощения… если только не решит в какой-нибудь момент в этом гнусном будущем сесть в «Петербильт» и съехать с обрыва.

Но еще не сейчас. Не прямо сейчас.

Энох достал из кармана шубы блокнот и ручку и завершил описание того, что произошло. История была недлинной и он изложил ее в форме открытого письма, адресуясь к любой расе или виду, которым предстоит унаследовать Землю через много лет после того, как киссальдианам надоест трахаться с трупами и они вернутся в свое время-вселенную поджидать новых любовников. Миррен подозревал, что без наличия, так сказать, муравья-разведчика, чтобы провести их сюда, установив телепатически-телепортационный контакт, они не смогут вернуться сюда после того, как уйдут.

Он только надеялся, что это не тараканы взойдут по эволюционной тропе, чтобы завладеть такой славной Землей, хотя и подозревал, что как раз они. За все скитания Миррена по стране единственные встреченные им существа, с которыми киссальдиане не занимались любовью, были тараканы. Очевидно, даже у отвратительных тварей есть какой-то порог; от чего-то тошнит и их. Оставшиеся без присмотра, тараканы уже начинали заполнять мир.

Миррен закончил свое повествование, сунул его в пустую бутылку из-под минеральной воды, закупорил как следует пробкой и воском, после чего, взяв бутылку за горлышко, зашвырнул ее подальше в океан.

Некоторое время он смотрел, как бутылка уплывает с отливом дальше и дальше, покуда течение не подхватило ее и не увлекло прочь. Затем Энох встал, вытер руки и зашагал вверх по склону к своему 18–колесному вездеходу. Он грустно улыбался. Ему только что пришло в голову, что единственным утешением, помогающим вытерпеть сознание того, что он уничтожил человеческую расу, служила мысль о небольшом промежутке времени, когда в глазах лучшего партнера по траху во вселенной сам он был лучшим во вселенной трахальщиком.