Иннокентий Сергеев - Танец для живых скульптур

Я понял, что враги столь же необходимы, как и союзники, и союзники союзников, и их враги, и враги врагов, и союзники их врагов, и враги их союзников - каждый играет свою роль в этой мистерии. И каждый, кто хочет внести свою лепту в согласие или вражду, неизбежно включается в неё в качестве нового персонажа, умножая толпу.

В жизни, как в разговоре, случаются упущенные моменты, после которых кусают локти и стонут: "Ах, если бы всё могло вернуться!" Мне же не нужно метаться, выбирая дорогу - я сам прокладываю её для себя, и она обрастает домами, в которых поселяются люди, и парками, где они отдыхают. Даже когда они отдыхают, они остаются и живут здесь, никогда не покидая пределов своего жизненного пространства.

Всё оказалось куда проще, чем представлялось. Достаточно просто быть хорошим стрелком и время от времени делать поправку на ветер, чтобы никогда не промахиваться.

Привычные действия отрабатываются до автоматизма, привычные мысли держат человека в плену замкнутой сферы, где он и кружится, то ускоряясь, то замедляя вращение. И только судьба остаётся коварна...

Когда мне становилось скучно от повторений, я придумывал флаг для своей новой страны, её герб и характер её населения, но никогда не мог сказать точно, где заканчиваются её пределы, и начинается Terra Incognita. Один мир незаметно проникает в другой, и никакой на свете хирург не смог бы разъединить их.

Эти люди, как они могли почувствовать разницу? Они всегда играли свои роли, каждый свою роль, и никогда не создавали их сами, потому что их самих никогда не было.

Они добывали камень и строили стены, они возделывали сады и не знали, зачем они это делают, потому что они всегда разрушали то, что они строили. Но каждый знал свою роль в радости и в беде. И я ходил среди них, неотличимый в толпе многих, я учился быть невидимкой, чтобы они не прознали, что я родился, и мир уже стал другим. Но что изменилось в привычном им мире? Ведь это всё тот же танец. Это их танец.

Это всегда только их танец. Мой танец для них. Танец для живых скульптур.

3. Король

Я не хочу мёртвого холода ледников, они высоки, но безжизненны, я не хочу их. Мне не нужна чистота небес, в ней нет страсти, я не хочу её.

Я не хочу потных объятий джунглей, их страсть безобразна в своём неистовстве, жирная, душная, дикая, её запах вызывает у меня тошноту, я не хочу её.

Но царство вечной весны, как прохладны его луга! Как чисты и душисты его цветы, его воды прозрачны и спасают от жажды, и воздух сладок и полон благоухания, он изгоняет из тела усталость, а из души тоску.

Его закон - красота.

Его королева - женщина в венце из золота.

Когда я говорю с ней, я называю её Леди.

.....................................................................

Я говорил ей, что хочу, чтобы она всегда была дома, со мной. А она смеялась.

Она говорила: "Да ты ревнуешь?"

И я думал: "Да, я ревную".

Я хотел, чтобы она была со мной всегда. Что же заставляло её уходить, нет! - бежать от меня.

Она говорила мне: "Остановись. У нас есть уже всё, что нам нужно".

Но как я мог остановиться, если она всегда была где-то там, дальше, в той части мира, которая была не подвластна мне.

И я слышал её смех за стенами моего дома,- и расширял его пространство, чтобы быть с ней, но она каждый раз ускользала, и я знал, что земля имеет конечную протяжённость и площадь, и этому должен наступить конец,- как тогда, когда я стоял в душевой кабине, а Леди была в комнате за дверью, закрытой на шпингалет, там, откуда доносились женские голоса, смех... Тогда, на море, я впервые почувствовал, что эти люди пришли к нам с Леди, чтобы мы были вместе.

И Леди прислала мне телеграмму.

Я думал, что потерял её навсегда, и мир умер, и я подумал: "Да была ли в нём жизнь? Или это была ложь, и я обманывал себя?"

Этого не было? Ведь вот же, всё вокруг меня то же, что и было, и всё мертво.

Или это правда, что жизнь иллюзорна, и её ткань - пелена обмана?

Но даже согласившись признать это, я не мог заставить себя желать, чтобы это было так. Мир сделался пустым и бессмысленным, в нём не осталось радости. И если такова правда, то я не хочу её. И если то, что было моим счастьем иллюзия, то я желаю иллюзии.

Я колебался, встать ли мне на путь добровольной аскезы или наложить на себя руки, а тем временем вливал в себя водку, упрямо заставляя себя напиваться. Особенно мучительны были вечера.

Но и свет дня был убогим и плоским, безжизненным как песок пустынь.

Мэгги таскал меня по кино. Он говорил: "Разве это плохой фильм?"