Иннокентий Сергеев - Танец для живых скульптур

А вечером я стоял на лестнице и прислушивался к её голосу. Она говорила в трубку: "Мы занимаемся. Я готовлюсь. Он помогает мне. Я останусь ещё на день. Я не маленькая".

Она говорила с матерью. Она должна была остаться ещё дня на три. Она неважно выглядела.

Я прислушивался. Она повторяла всё в точности. В точности, как я ей сказал.

В ней что-то сломалось? Она была послушнее собаки.

Я уже начал подумывать о том чтобы взять её с собой. Я не мог бросить её так, знал, что не смогу этого сделать. Это была ловушка.

Ночью она слегла.

Я решил, что это простуда, сбегал в дежурную аптеку, принялся кормить её лекарствами. Даже мёду купил. Поил её молоком с содой. Она принимала всё безропотно. Это было кошмаром.

Я рассчитывал поднять её за два дня.

На пятый день у неё начался сухой кашель. Это была пневмония.

А потом приехала её мать и забрала её.

Её положили в больницу. Я приходил к ней. Приносил печенье, яблоки, что-то ещё...

15 февраля я уехал на море.

На море. Я встретил её на море. Её звали Мария Каролина.

Мы вернулись вместе.

Они с мужем жили раздельно, у неё была своя квартира.

Я думал, что так будет всегда, что мы никогда не расстанемся, как не думаешь, что когда-нибудь умрёшь, ведь жизнь ещё только-только началась.

Я чувствовал себя так, как будто только родился.

Она боялась чего-то и не говорила об этом.

Я не мог понять, чего же, когда вокруг весь мир, и впереди вся жизнь!

Я не мог даже вообразить себе, что когда-нибудь она скажет мне: "Уходи".

Изнеженный, томный, я примерял перед зеркалом новую позу, жест, выражение глаз и видел в нём женщину, мужчины не было больше! Я ликовал.

Передо мной был весь мир, нежность лепестков его роз, тепло его очагов, прохлада фонтанов, истома тенистых аллей его садов, великолепие и пышность его дворцов, его свет... век наслаждения... Вся жизнь!..

Здесь нет боли и страха, какой демон ворвётся чтобы найти меня здесь, когда я сам - единственная дверь, ведущая сюда из мира, который остался там, снаружи, и я закрыл эту дверь. Никто не откроет её.

Только я один знаю о ней, но скоро забуду.

Она боится. Но такова её слабость, ведь она женщина. Разве я женщина? И разве я мужчина? Что осталось от того прежнего, кем я был, разве что этот страх... Разве это страх?

Я должен знать, что я не боюсь... Открыть эту дверь, и тогда я забуду о ней, навсегда забуду о ней. И её не станет.

Ведь это даже не страх, всего лишь тень...

Я вышел на улицу.

На тротуарах чавкало грязной ледяной кашей. Машины давили, разбивали её колёсами, проезжали мимо. Был вечер.

Холодные апрельские сумерки.

Сизая дымка, рыжие клочья над крышами, серые улицы в тёмных стенах электричества окон квартир, огни.

За два квартала до места мне стало вдруг страшно, я попытался совладать с собой, но тело обмякло и не желало слушаться.

Я зашёл в кафе и выпил чашку кофе.

Посмотрели на меня странно, но ничего не сказали. Наконец, я взял себя в руки.

Синева уже загустела на холоде, и в темноте я не сразу заметил его и прошёл мимо. Он окликнул меня.

Я обернулся на голос. Он подошёл.

Тянет или подталкивает? В разных песнях это называют по-разному.

Оцепенение. Гипноз.

Ты стоишь на самом краю пропасти и беззвучно говоришь себе: "Уходи! Уходи немедленно!"

И не можешь уйти. И всё дальше, дальше склоняешься над пустотой бездны, она зовёт, её голос парализует, и ты не можешь сопротивляться и всё дальше склоняешься над ней, и вдруг ты теряешь равновесие, и в голове взрывается: "Нет?!" И бездна хватает тебя, и уже не вырваться из её объятий, не разжать хватки, а только скользить, скользить навстречу, скользить! И сердце, захлебнувшись, рвётся, ты падаешь. Она заполучила тебя: "Теперь ты мой!"

Ещё в машине, когда он вёз меня через город, что-то тоскливо заныло во мне, холодной, тонкой иглой. Это был тот самый страх, который заставляет человека пересесть на другое место в автобусе, уйти с места, которое через четыре минуты будет смято, сорвано, искорёжено грузовиком, вылетевшим на знак, врезавшимся, ударившим, ворвавшимся треском стекла, месивом железа, криками ужаса, боли, снарядом смерти...

Неясное беспокойство.

Когда мы вошли в коридор, я уже понял всё - я увидел себя в зеркале. На одно мгновение возникло оно из темноты, обнажённое грязным электричеством лестничной клетки, и погасло. Я почувствовал сладковатую трупную слабость и потянулся схватиться за ручку двери.

Но не нажал на неё.

- Сейчас включу свет. Вот вешалка.