Роман Подольный - Легкая рука

— Что вы! Чтоб никто не думал о парадоксальных реакциях? Не может быть!

— Знали о них, да не думали. Поди попробуй о них не знать, когда пять человек после двух чашек кофе полночи уснуть не могут, а шестой отключается, едва успеет голову на подушку положить. Четверых люминал спать уложит, пятый от него бессонницей мучается, а шестой — словно и таблеток не принимал. Ну и тому подобное. И — ни один врач не удивлялся. Мол, индивидуальные особенности организма. Все всё понимали. А я начал думать — и вдруг обнаружил, что мысли-то у меня по этому поводу есть, да свои, только в них разобраться надо. Мысли, вытекающие из знаний. Слышали о группах крови, разумеется? Их четыре, и отличаются они друг от друга по тому, есть в крови только фактор А, только фактор В, или оба они, или ни того, ни другого. Факторов — веществ крови, обозначаемых буквами латинского алфавита или еще как-то иначе, — на самом деле десятки. Одни из них есть почти у всех, другие — у немногих. Теми веществами, про которые нужно знать при переливании крови да в гинекологии, медицина интересуется, до всех же остальных ей дела нет. А природе? Должны они играть какую-то роль или нет? Честно говоря, обо всем этом я и прежде думал, так что теперь оставалось только собраться с силами и прочесть собственные мысли, заняться, так сказать, автотелепатией. Собрался. Прочел и понял: индивидуальный состав крови и личные парадоксальные реакции должны быть связаны!.. А как? Ну, дальше уже дело техники. Посмотрел материалы кое-каких обследований, сравнил, вот и вылезла закономерность. При таких-то наборах факторов крови парадоксальными бывают одни реакции, при таких-то — другие. А вариантов этих наборов, сами понимаете, сразу сотни открылись, а теперь тысячи насчитываем.

— Я слышал, теперь и с аллергиями стало проще справляться?

— Не проще, но легче. Аллергия ведь тоже, по существу, парадоксальная реакция. И основа у нее, значит, та же… Но до этого, скажу вам, многие почти сразу додумались, и мысли их мне мешают. Придется менять тему работы.

— За что же вы теперь возьметесь?

— Так я вам и скажу! Лучше займитесь своими, своими мыслями. Уверяю вас, как старый телепат сможете прочесть очень для себя важное. И не только для себя. Нелегко, думаете? Это уж точно. Изо всех видов чтения мыслей автотелепатия — самый трудный. И самый нужный.

Кроме аттракционов, кафе и тенистых аллей в парке культуры есть библиотека. Занимает она двухэтажный дом с колоннами.

Говорят, когда-то это был охотничий домик одного из фаворитов Екатерины. Может быть, на балкон с узорными перилами выходила в ту пору сама матушка-царица, чтобы посмотреть, как охотятся на благородных оленей, — говорят, их здесь было видимо-невидимо. Теперь с балкона можно увидеть разве что влюбленные парочки, но балконные двери давно забиты: дом стар, так мало ли что может случиться. На втором этаже абонемент, но он предназначен только для сотрудников парка, а внизу — читальный зал и открытые всем полки с книгами по новой моде (новой для Анны Павловны, которая эту моду уже лет пятнадцать не одобряет). Пусть, мол, люди сами по своему вкусу книги ищут. Хорошо, коли свой вкус есть. Да и то почти все читатели ему не доверяют, советуются, что взять, осторожно ищут взглядом, не отложено ли что для неведомых фаворитов Анны Павловны.

Да мода — модой, а библиотекарь все равно нужен, не только чтобы книги стеречь.

Летом сюда набегает много народа, зимой потише, весною и осенью совсем тихо — попробуй пробиться по снегу, тающему поверх дорожек, усыпанных толченым кирпичом. Сотрудники библиотеки месят эту мокрую кашу — работа, а читателей-то раз, два и обчелся, правда, есть верные люди, и она им всегда рада, только вот один ее последнее время тревожит…

И с книгами-то он обращается аккуратно, и вежлив, и ходит в библиотеку — раза по два в неделю — третий уже год, с седьмого класса. Постоянный читатель, а вот не привыкнешь к нему. К книжной полке подходит с такой миной, будто на медведя с рогатиной идет — или собирается в цирке, во время номера со львами, на арену прыгнуть. Снимает книгу с полки, так сжав ее, что пальцы белеют, присаживается боком на ступеньку переносной деревянной лестницы, судорожно листает, потом почти всегда томик на место ставит — резко, словно не терпится ему избавиться. Потом другую берет, третью… Наконец останавливается на чем-то, идет к ее столу — отметить, потом к столику в зале, своему, давно облюбованному, садится — и только тут как будто успокаивается, но обычно ненадолго.