Фрэнк Херберт - Создатели небес. Улей Хелльстрома

Интересно, как она ощущает внутри себя плод? Примитивные существа хорошо чувствуют состояние собственного тела, им не нужны для этого приборы — внутри них есть какой-то первобытный инстинкт, который говорит им об этом. Может ли плод быть причиной ее гнева?»

— Смотри, — сказала Руг.

Келексел выпрямился и сосредоточился на изображении, которое создал на сцене репродьюсер — светящемся овале, где появлялись полулюди, герои сюжетов Фраффина. Там сейчас двигались приземистые фигуры — первобытные Чемы. Келексел неожиданно припомнил замечание, которое услышал о произведениях Фраффина: «Это театр марионеток». Да, его созданиям всегда удавалось казаться и эмоционально, и физически реальнее настоящей жизни.

— Это мои родственники, — сказала Рут. — Мой отец, брат и сестра. Они приехали на суд. А это комната в мотеле, где они остановились.

— Мотеле? — Келексел соскочил с постели и подошел к Рут.

— Место, где временно проживают, — пояснила женщина. И села за пульт управления репродьюсером.

Келексел внимательно смотрел на куполообразную сцену, показывающую комнату с выцветшими каштановыми стенами. Худощавая женщина с соломенными волосами сидела на краю кровати с правой стороны. На ней было розовое платье. Рукой, на которой проступали набухшие вены, она прижимала к глазам влажный носовой платок. Она выглядела такой же блеклой, как и мебель — невыразительные глаза, впалые щеки. Очертаниями головы и тела она напоминала Джо Мерфи, отца Рут. Келексел вдруг подумал, что неужели и Рут когда-нибудь станет такой? Конечно же, нет! Глаза женщины смотрели из темных впадин под тонкими бровями.

Перед ней, спиной к камере репродьюсера, стоял какой-то человек.

— Знаешь, Клоди, — произнес он, — бессмысленно…

— Я просто не могу заставить себя вспомнить, — сказала женщина, всхлипывая.

Келексел сглотнул. Его тело, похоже, начинало проникаться эмоциями этих созданий. Это было жуткое ощущение — отталкивающее и одновременно притягивающее. Чувствительная паутина репродьюсера передавала чувства, пресыщенные жизнью и удовольствиями, этой женщины. Вызывающие удушье и тошноту.

— Помню один случай на ферме поблизости от Мариона, — сказала женщина. — Джо тогда было около трех лет. Мы сидели на крыльце после вечерни, дожидаясь ужина. Па громко спросил у него, как это он смог пройти двенадцать акров до ручья.

— Он всегда удивлялся этому.

— И Джо ответил, что прошел их с крайней осторожностью.

— Та чертова уборная во дворе, — проворчал Грант.

— Помнишь узкие доски, которые они бросили на грязь? На Джо тогда еще был надет тот белый костюм, который Ма пошила для него.

— Клоди, какой смысл во всех этих воспоминаниях…

— Ты помнишь ту ночь?

— Клоди, это было так давно.

— Я помню ее. Джо просил всех, чтобы кто-нибудь сходил с ним и помог пройти по тем доскам, но Па сказал ему, чтобы он шел один. Чего он боялся?

— Собак, Клоди, ты временами становишься такой же, как Па.

— Я помню, как Джо вышел на улицу один — маленькое белое пятно в темноте. А потом Па завопил: «Джо! Берегись, сзади тебя страшный ниггер!»

— И Джо побежал! — сказал Грант. — Я помню это.

— И он поскользнулся и упал прямо в грязь.

— Вернулся он весь грязный, — произнес Грант. — Я помню это. — Он захихикал.

— И когда Па обнаружил, что он написал в штаны, он взял ремень для правки бритв. — Ее голос смягчился. — Джо был таким милым малышом.

— А Па был крутым парнем, это уж точно!

— Странные вещи ты порою вспоминаешь, — заметила женщина.

Грант подошел к окну и отодвинул каштановую занавеску. Повернувшись, он показал свое лицо — то же самое строение кости, что и у Рут, но плоть помассивнее. По лбу тянулась резкая складка — там, где он носил шляпу; а ниже лицо было темным, хотя часть лба — совершенно белым. Его глаза, казалось, скрывались в темных провалах. На руке, отдернувшей занавеску, темнели вены.

— Вот уж действительно сухие места, — сказал он. — Ничего даже отдаленно похожего на зелень.

— Интересно, почему он это сделал? — спросила Клоди.

Грант пожал плечами.

— Он был странным мальчиком, Джо.

— Ты только себя послушай, — проворчала женщина. — Был странным мальчиком. Ты что, говоришь о нем уже, как о покойнике!

— Я думаю, что так оно и есть, Клоди. Он точно мертвец. — Грант покачал головой. — Его либо казнят, либо поместят в лечебницу. Что, по-моему, одно и тоже.

— Я слышала, ты много болтал о том, что происходило, когда мы были детьми, — сказала женщина. — Ты думаешь, было тогда в нашей жизни что-то, что заставило его совершить… это?