Евгений Гуляковский - Сезон туманов

Инженер остановился в двух шагах.

— Я ждал вас.

— Это я понял. Что-нибудь еще?

— Да. Я хотел бы знать, чем закончились ваши переговоры.

— А почему вы надеетесь...

— Не делайте глупостей! Вы отлично знаете, что я здесь не один и что вы не успеете даже встать!

Он был прав, и Ротанов, расслабившись, вновь опустился на сиденье. Собственно, он и не собирался ничего предпринимать, только хотел проверить, как далеко зашел инженер. Что ж, можно было не сомневаться — на попятную он уже не пойдет. И это делало их встречу в лесу особенно опасной...

— Почему вас так интересуют результаты переговоров? — Ротанов тянул время, надеясь найти выход.

— С самого начала вы стали разрушать то, что я создавал так долго и с таким трудом...

— Что же это? — насмешливо спросил Ротанов.— Упоение собственной властью, возможность безнаказанно проливать кровь своих людей и уничтожать синглитов? Что еще у вас было?

— Нет, Ротанов. Не то. Я не поверил доктору с самого начала. Я был убежден, что после контакта с люссом ваша психика повреждена. В ваших действиях появилась скрытая враждебность к людям, опасная для всех нас, и я решил вам воспрепятствовать. Если бы не захват звездолета... На какое-то время я даже усомнился в собственной правоте. Но ваш «миротворческий» поход в город убедил меня окончательно. Ждать больше нельзя, и я решил действовать. У меня давно уже разработан хороший план. Я начал его готовить задолго до вашего появления.

«Он просто маньяк,— подумал Ротанов.— Опасный маньяк. Как я не понял раньше! Нужно было давно изолировать его, обезопасить, а теперь слишком поздно...»

— Одно время мне едва не помешали. Председатель, этот выживший из ума старик, стал подсчитывать израсходованные на операциях боеприпасы, взрывчатку... Но тут появились вы, и всем стало не до меня.

— Зачем вам понадобилась взрывчатка?

— Вы слишком много хотите знать. Последний раз спрашиваю, есть у вас договор?

— А если нет?

— Это было бы печально. Но я надеюсь, что он у вас есть. И постараюсь в этом убедиться. Арон!

Ротанов решил, что инженер позвал кого-то из своих людей. Но это было не так. Из кустов никто не вышел.

Ротанов услышал лишь протяжный свист, и, прежде чем он понял свою ошибку, тонкая металлическая игла вонзилась ему в запястье.

Почти мгновенно он потерял сознание.

Филин стоял у станка. Ему нравилось работать. Он точно знал, что нужно делать, и испытывал удовлетворение от каждого удачного движения. Одновременно он чувствовал состояние всех сорока человек, находившихся в огромном подземном цехе.

В воздухе плыли запахи разогретого пластика. Тихо ворчали моторы автоматических станков. Пластиковый куб появлялся из щели станка, Филин осторожно брал его, вставлял в коробку контроля и тут же словно превращал самого себя в чуткий измерительный прибор. Если все параметры изготовленной детали соответствовали норме, чувство приятного удовлетворения от хорошо сделанной работы усиливалось. Дефект вызывал огорчение — тем сильнее, чем серьезней была неисправность. Но такое случалось редко, потому что все сорок человек, работавших вместе с ним в цехе, прекрасно знали свое дело. Их умение, навыки каждого из них словно бы поступили в распоряжение Филина: в любую минуту он мог получить дельный совет, не произнеся ни слова, лишь испытав надобность в таком совете или просто ощутив затруднение в работе.

День подходил к концу. Филин не чувствовал ни усталости, ни тяжести. Исчезли мелкие боли, всю жизнь гнездящиеся в человеческом организме. Каждый орган, каждая мышца его обновленного тела функционировали четко и слаженно, без единого сбоя. Он мог бы работать несколько суток подряд с небольшими перерывами для облучения и пополнения запасов энергии, но этого не требовалось. После четырех часов работы каждый мог поступать, как ему вздумается. Большинство оставалось в цехе еще часа на два-три, но Филин так мало знал о своем новом мире, что вышел из цеха сразу же, едва истекло его рабочее время.

На улице в этот час было много прохожих. Как только кто-нибудь попадал в его телепатическую зону, он ощущал волну доброжелательства или равнодушия, чаще доброжелательства, потому что встречные каким-то образом узнавали в нем новичка и старались ободрить его, поддержать. Жаль, нельзя было понять, что они думали о нем. Только общий эмоциональный фон. Он мог воспринимать конкретные слова и мысли лишь в том случае, если они были обращены к нему непосредственно...