Роман Шебалин - Концерт на Корвете

- Где я?

Но не бойся, забудь себя, спи.

- Где, где я?

Но не слушай себя, никого нет; и тебя - нет.

- Я умер?

И смерти - нет.

- Я: умер.

Бескрайние зыбкие луга, залитые покойным светом, тихие туманы томлением тусклым своим давящие горло: случилось, но что?

- Не плачьте, теперь уже, не плачьте, - сказал старик.

- Вас всех... тут... без суда и следствия...

- Дядя Лева, Вы не поняли!

- Не поняли, дядя Лева, смотрите:..

- Смотрите: Бог...

- Уроды, нет же! это лишь глупость! так здесь не бывает, не будет, я боец Красной армии, я... так просто не могу быть! какого несознательного вы из меня тут делаете?!

Почему? но - почему?

- Да потому, что я - не урод! я нормальный советский человек!

Не надо, не плачьте, ну - не надо...

- Там - фашисты, гады, а вы тут... все - с ума сошли, а там, там...

- Дядя Лева, зачем Вы плачете?..

- Из-за фашистов - зачем?

- Они же тоже, все здесь, - как и Вы...

- Ненавижу... ненавижу...

- Дедушка ангел, простите нас!

- Мы не хотели...

- Я понимаю, пусть он делает, что - хочет, я понимаю.

- Дедушка ангел, а фашисты, правда, ему будут?..

- Он просил фашистов...

- Бога не просил, а - фашистов...

Бога не просил.

Глава Третия.

Карта ХХ.

Сперва возвращалось обоняние: запах спирта, значит живой, потом зрение: медсестра у койки, значит, лечат: в больнице.

- Где я?..

- Госпиталь это; Вы меня слышите?

- Не о том... где я был?

- Вас привезли с Юго-Западного; ведь правда, да?

- Белоруссия? там же фашисты...

- Лично товарищ Буденный просил...

- Кто? как? Минск... "Багратион"?.. Гарни... храм, мне подарили... не помню...

- У Вас контузия, но теперь все будет хорошо, верите?

- А фашисты? где фашисты?

- Вам нельзя много говорить, Вам надо спать.

- Спать... Шадай... Иах... Это Кассиэль проклял меня... нет, не помню...

занавес

- Я в Москве, в Москве, - повторял и повторял дядя Лева, - значит, Москва жива, выстояла, гады не прошли...

Плакала четырнадцатилетняя медсестра.

Спи, солдат, спи, не думай, не знай, забывай и ее, и себя - спи, нет ничего на земле, что могло бы сказать, опровергнуть: о, это не сон, - спи; не выстояла Москва, 4 ноября с Воробьевых гор был бы расстрелян в упор Кремль, личный приказ Фюрера Кремль спас: - 7 ноября, утром, в Тушино под бравурные марши Сводного оркестра им. III-его Интернационала приземлился "Юнкерс", а в полдень Адольф Гитлер уже ехал в роскошном, специально доставленном по такому случаю из Берлина, "Хорьхе" - по Тверской во главе мощной танковой колонны 2-ой и 3-ей групп Гудериана и Гота; жители домов распахивали окна, пытались понять - что значит этот грохот на улицах?

Гитлер в машине улыбался, чуть-чуть пугливо, может и понимая, что дурная пуля какого-нибудь патриота вмиг продырявит его голову, а брошенная из окна граната разнесет любимую машину в клочья и дребезги... Гитлер иногда закрывал глаза и, тихо мурлыкая арию Лоэнгрина, кивал головой, словно отвечая на приветствия русской толпы, или говорил что-то Еве, сидящей рядом; на коленях у Евы возились два очаровательных маленьких сеттера - подарок русскому Главнокомандующему товарищу Сталину, по данным агентов фон Шуленбурга и Кестринга Гитлер знал: Сталин тоже уважал именно эту породу, впрочем, "разведка" могла и ошибаться, какая теперь разница!

Жители домов уже размахивали цветами и флагами, цветы летели из распахнутых окон под колеса "Хорьха".

До Москвы оставалось не более десяти-пятнадцати километров, когда Фюрера поразила странная мысль: сверху столица большевиков напоминает круглый аквариум, вроде того, что стоял в комнате матери на втором этажа старого линцевского дома; в мутной воде неба плавали серые рыбы дирижаблей, от нелепо разбросанных по дну зданий подымался тусклый то ли дым, то ли пар: "душно, захлебнусь...", - еще с 1931 года Фюрер не любил самолеты.

Но где-то к полудню холодное ноябрьское солнце пробило тоскливую серую муть облаков, заиграли стекла, отразились в них листья, знамена, все по-старому: вниз, к земле.

Адольф Гитлер ехал по покоренной Москве к Красной площади.

- Мне докладывали: Москва безобразна, но посмотри, как она красива осенью, и эти мясники, фон Бок и Паулюс, хотели ее раздавать моими танками, разрушить моими снарядами! Помнишь Мюнхен? - элегантная помесь позднего барокко и этого еврейского модерна, вот! вот доказательство! кабалистическое письмо на службе архитектуры - меандры Палестины - витки и закорючки модерна... Но воля ампира, даже здесь - колонны, мощь, попирающая землю и небо, простота и строгость ампира... строгость ампира...