Я посмотрел на небо и сказал:
— Посвети мне, Скотти.
— Ты болен, Мартышка, — сказала она, качая головой.
Мы следовали ручью, возвращаясь по долине обратно к озеру. Здесь рядом с аллеей деревьев стояло дерево, на которое я обратил внимание в нашей последней прогулке. Я назвал его Раковым деревом. Казалось, оно умирает долгой и страшной смертью. Огромные гранулированные язвы размером в кулак усеивали ствол в почти симметрическом порядке; на нем почти не было листьев, даже с учетом позднего сезона, и казалось, что оно сбрасывает и ветви тоже, потому что некоторые просто отвалились и упали в ручей. Я обратил на него внимание сразу, как только увидел, однако Бенедикта удостоила его лишь беглым взглядом и забормотала что-то о загрязнении среды, что Орегон просто поражен такой же болезнью. Не думаю, что Бенедикте нравятся деревья. Не совсем уверен, нравятся ли ей люди. И уж наверняка ей совершенно не нравлюсь я.
Прямо за Раковым деревом Бенедикта споткнулась о камень, полуспрятавшийся в траве, и упала. Видно было, что она очень больно расшибла колено, однако я просто стоял и бесстрастно взирал, надеясь, что она разозлится. Я еще не видел Бенедикту в гневе, это могло бы оказаться весьма инструктивным.
Однако она всего лишь поднялась и посмотрела на меня, прежде чем снова похромать вниз по тропе. Или, скорее, она посмотрела на двухсантиметровый CD-ROM, что я носил в качестве одной из моих уступок современной моде пришпиленным к клапану нагрудного кармана моей боевой куртки. Я еще не сказал ей, что куртка старше ее, и что я сохранил куртку для такого специального случая.
* * *
Я работал над аудиовизуальной штуковиной по истории Евразии с группой пятого курса, когда появилось создание с загаром заядлого серфера. Оно встретило меня в офисе декана с выгоревшими от солнца волосами, в костюме от возрожденного Армани и с мягким средне-атлантическим выговором корпоративного юриста. Оно искало моей помощи.
Или, точнее, его наниматели искали моей помощи. Пропала важная составляющая исследовательского оборудования корпорации, и они думали, что я могу оказаться в состоянии помочь вернуть его обратно. Прямо тогда законник не пожелал рассказать, какая именно это была составляющая оборудования, однако сказал, что он уполномочен предложить мне плату в обмен на услуги, независимо от того, найдется она или нет. Он предложил мне самому выбрать валюту. Плата в восемь-десять раз превышала мою годовую.
Что ж, в подобных ситуациях в голове проносятся всевозможные моральные соображения. После того, как проверишь корпорацию, и удостоверишься, что она вовсе не какое-то диковинное чудовище, начинаешь взвешивать тесную квартирку в Уолтенстоу против ранее гипотетического дома с тремя спальнями в Хардфордшире. Невероятно, но вам при этом виден свет в конце туннеля. Поэтому подписываешь там, где сказано, на восьми экземплярах, потому что если не понимаешь, как именно тебя хотят использовать, то это не имеет никакого значения. Они же в любом случае заплатят.
А потом они, конечно, сказали, какая именно часть оборудования пропала, что у этой части густые волосы, мидлендский выговор вроде вашего собственного, и что эта часть привыкла рассказывать самые гнусные ирландские анекдоты во всем Лондоне. А тогда уже слишком поздно отступать. Вы пали жертвой собственной жадности.
* * *
Емкость для антисептика в отеле была с круглым железным смотровым люком примерно с полметра в поперечнике, державшимся двумя дюжинами болтов с шестигранными головками. Она торчала из земли на задах сада на верхушке секции трубы, выступающей примерно на фут. Много лет назад в те школьные поездки мне нравилось ходить сюда, сидеть на люке и смотреть вниз на долину. Я приходил сюда в тот самый день, когда мы прибыли с Бенедиктой, когда я еще устраивался на месте и приводил в порядок свои воспоминания. Бенедикта бросила на емкость с хлоркой лишь один взгляд, пробормотала что-то вроде «технология третьего мира» и усмехнулась маленькому конвертеру метана, прикрепленному болтами к смотровой трубе. Я часто ходил сюда, что устраивало Бенедикту, потому что она всегда знала, где меня найти.
Отель так солидно выстроен из гранита, что кажется, что он высечен прямо из склона горы. Как и его хозяйка, миссис Ламонт. Существует и мистер Ламонт, низкорослое темнокожее создание, но он появляется только после наступления ночи, когда его можно найти на высоком табурете в баре, ласкающим весь вечер единственный бокал простого мальта. Его жена, однако, плывет по комнатам и по темным коридорам с шотландскими обоями со всем тяжеловесным величием галеона под полными парусами. Она говорит на диалекте, который Бенедикте не удалось определить. Собственно, я тоже не смог, но я не склонен к тому, чтобы Бенедикта это узнала. Когда миссис Ламонт разговаривает со мной, я киваю, как мне кажется, в нужных местах, и надеюсь на лучшее.
Читать дальше