Пол Макоули: Доктор Преториус и потерянный храм

Я более не смог сдержать свое нетерпение и отвращение и громко произнес: «Здесь уже присутствует дух, мадам. Наверное, вы сможете обратиться к нему.»

Аудитория зашевелилась, пытаясь обнаружить, кто среди них заговорил. Девушка повторила вопрос, словно актер, настаивающий на сценарии, когда кто-то перепутал строчку или свалилась декорация, а старик сказал: «Пусть неверующий уйдет немедленно ради тех, кто желает говорить с умершими.»

У меня в глазах жарко запульсировал гнев. Я сказал: «Если бы вы хоть что-то понимали в делах умерших, сэр, вы захотели бы, чтобы ваша дочь описала бедную тень, что стоит прямо перед нею.»

Мои глаза адаптировались к темноте. Я видел, что двое громил по обе стороны от девушки посматривали туда-сюда, пытаясь обнаружить меня. Маленький дух тоже оглядывался на меня, очевидно не уверенный, сделала ли она все, о чем я просил. Оливковокожий молодой человек шагнул ближе, острым локтем ткнул мне в ребра и прошептал больше с восхищением, чем с гневом: «О чем вы, к дьяволу, толкуете, сэр?»

Старик трижды ударил палкой в пол и сказал: «Здесь много духов. Пусть они покажут себя.»

Колокольчики зазвонили снова, бледные тени пронеслись сквозь почти полную тьму, пересекая комнату сначала в одном, а потом в другом направлении. Я взмахнул клинком из моей трости и разрезал одну из текучих форм; двое громил, должно быть, увидев, как блеснул клинок в свете фонаря, начали перемещаться в моем направлении.

Я сказал по возможности громко: «Это обман, сэр! Постыдное мошенничество! Если она не может увидеть духа, что стоит прямо перед ней, как она может вызвать хоть кого-то из мертвых?»

Щеголи заулюлюкали; громилы протолкались сквозь тьму и подхватили меня под руки; произошла короткая и малодостойная борьба, когда они волокли меня к двери. На мгновение мне удалось повернуться, перехватить взгляд маленького духа и дать ей забвение, которого она так отчаянно желала. Один громила пытался выкрутить клинок из моей руки, но я не допустил этого и высоко воздел его над собой с отрезанной полоской материи, что развевалась над моей головой, словно боевой флаг. Позади меня старик стукнул в пол своей палкой и громко сказал, что сеанс его дочери нарушен и что сессия окончена. Я снова закричал, что она обманщица, что она не может даже его самого избавить от импов, а потом меня выволокли из помещения.

Полагаю, что громилы нашли бы тихий уголок, где преподнесли бы мне короткий, резкий урок, однако молодой человек следовал за мной по пятам, громко протестуя против такого обращения со мной, и тем привлек внимание двух констеблей, когда все мы вывалились на улицу. Синие камзолы двинулись к нам, и двое громил, вдруг потеряв решимость, ослабили хватку. Я рывком высвободился, а молодой человек подхватил меня под руку и повлек сквозь толпу зевак. Полицейские свистки зазвучали пронзительно и резко, толпа заорала, летящая бутылка дважды перевернулась в воздухе и врезалась в стену, и мы оба бросились бежать.

Мы не останавливались, пока не оставили за спиной три поворота на узкие улочки, потом задыхаясь прислонились к стене, беспомощные от хохота.

«Надеюсь, сэр», сказал молодой человек, когда обрел способность говорить, «что у вас имеются веские доказательства, что эти люди шарлатаны.»

Я показал ему обрывок муслина, пойманного концом моего клинка. «Протаскивали по воздуху на проволоке», сказал я. «Равно как и той же проволокой управляли колокольчиками, закрепленными на потолке.»

«А чем она давилась?»

«Тоже муслином. Актеры умеют проглатывать его и извергать обратно. Весь балаган — не более чем театральный трюк, чтобы дурачить отчаявшихся и простаков.»

Молодой человек изучающе смотрел на меня. Он был на добрый фут меньше меня ростом, хрупкого сложения, однако обладал беспокойной, едва сдерживаемой энергией. Глаза его были очень темными, почти черными, взгляд горел целенаправленным разумом. «Если это всего лишь шарада, то что вам до нее, сэр? Вы журналист из газеты, посланный для разоблачения? А если так, то вы на самом деле в трауре, или это тоже всего лишь представление, которое вы так постыдно и эффективно применили?»

«Я кое-что понимаю в этих материях, вот и все. И могу вас заверить, что я в подлинном трауре по моим родителям.»

Мой гнев совершенно испарился, хотя несколько импов все еще липли ко мне. Я провел рукой по волосам, отпуская их, и почувствовал себя сглупившим и пристыженным. Одна из самых важных дисциплин в делах умерших это уметь управлять низменными эмоциями, а в своем разочаровании и расстройстве я позволил им возобладать над собой.