Станислав Михайлов - Эра воды

Я рухнул в кресло, Жанка плюхнулась мне на колени, обвила руками шею и принялась быстро и часто целовать. В эту секунду зазвонил коммуникатор, и я рефлекторно принял звонок…

— Пол, милый, ты цел?! В новостях черти что… — голос Кати оборвался.

Они смотрели друг на друга с полминуты: одна — сидя на моих коленях, другая — за многие миллионы километров отсюда, с Земли. В иной момент такое проявление чувств по коммуникатору мне было бы очень приятным, но сейчас я не знал, куда бежать.

Катя молча отключилась. Жанна медленно встала и влепила мне звонкую пощечину. Потом, словно подумав, добавила еще одну и выбежала из номера.

Они ушли, а я остался сидеть в кресле — доктор Пол Джефферсон, свежеиспеченный герой, надежда науки и все такое прочее. Я чувствовал себя маленьким брошенным ребенком, которому только что сказали, что родители уже точно никогда не придут, потому что они умерли. И если бы Жанна или Катя смогли ощутить это тогда, все, наверное, вышло бы иначе, потому что они обе любили меня и были, я уверен, действительно были хорошими и не желали никому зла. Но, похоже, неспособность человека прямо воспринимать эмоции других, даже самых близких, в очередной раз вывернуло мою жизнь наизнанку. Я любил двух женщин и минуту назад потерял обеих.

Это опустошение настолько захватило меня, что отступил даже страх ненормальности, засевший в подкорке с раннего детства и вновь пробужденный сегодняшними событиями. Не вставая с кресла, я заснул и спал, похоже, часов пятнадцать, не слыша звонков коммуникатора.

Когда я проснулся, солнце давно село. Полтора десятка пропущенных вызовов, половина — от Мэгги. Странно, что она не вломилась в номер… Хотя, конечно, да, они же все думают, что мы здесь с Жанкой, отключили прием…

Это «мы» разлетелось как древний и бесконечно ценный хрустальный бокал, неловкой рукой сброшенный со стола на мраморный пол. Такие осколки жалят вечно, если верить классикам. Впрочем, эти же классики писали, что время залечивает раны и пожирает все вещи. В любом случае, что мне было делать? Оставаться с ней на Ганимеде и бредить Катей? Бросать Катю и возвращаться к внезапно нагрянувшей Жанне? Оттолкнуть ее, простившую мое бегство, а, по сути, предательство, и оставаться верным Кате?

Моя голова шла кругом, и я все более укреплялся в мысли, что женщины — зло, и что не зря, ох, не зря я избегал их большую часть сознательной жизни, что не страх это был и не комплексы, не чрезвычайная чувствительность и уязвимость моей души, а разумная, пусть не осознаваемая правильно, осторожность.

«Да, сэр! Я хочу в космос, сэр!» — вспомнил и криво усмехнулся. Было, но не спасло. А ведь я почти поверил людям. Сначала бескорыстная мамаша-Мэгги, потом раскаявшийся подлец Жан, шутник профессор Марков, как мне казалось, дружески относившийся ко мне, Жанна, Катя… Я поверил людям, допустил их в себя, но теперь знаю — чем ближе человек входит вовнутрь, тем сильнее боль, которую он способен причинить, и тем мучительнее пустота, остающаяся после него.

Я сидел в гостевом номере почти на самой вершине горы своей мечты, марсианском Олимпе, находился на взлете карьеры и в лучах славы, но одновременно падал в бездонную пропасть раскаяния и разочарования в людях. Нет, я не разлюбил их, этих роковых, мучительных, но так необходимых мне женщин. Я не возненавидел Жака и Мэгги, хотя меньше всего на свете хотел бы встретить их сейчас. Пожалуй, даже столкнувшись на улице какого-нибудь земного городка с профессором Марковым, Сильвией или Надиром, я перешел бы на другую сторону, сделав вид, что не узнал.

Может быть, детские психологи были правы, и во мне с младых ногтей поселилась какая-то форма безумия? Поселилась с тем, чтобы вырасти и настигнуть теперь? Я не знал наверняка, но боялся этого, боялся, что моя болезнь прогрессирует. Помимо остро вспыхнувшего недоверия к людям, я ощущал также, что вольно или невольно могу представлять для них опасность. Да, вчера я спас двух студентов, но не сделаю ли я завтра что-нибудь прямо противоположное? Ведь я не успел подумать, даже попытаться осознать происходящее, словно бы чужая воля толкнула меня к действию. Чья эта воля? И куда она толкнет меня в следующий раз?

Коммуникатор моргнул. Определив, что я не сплю, он сообщил, что получена запись от доктора Маргарет Боровски. Помявшись, я все же решился посмотреть. Мэгги выглядела обеспокоенной и озадаченной:

— Пол, коммуникатор говорит, что ты спишь. А Жанна улетела. Сказала, что должна срочно отбыть на Ганимед, сейчас она, наверное, уже на пути к Фобосу. Что случилось, Пол? Мы можем чем-то помочь? Звони!