«Нет. — Ксената был тверд. — Шакрат ограничивает лкумар. Они ограничивают их. Шакрат — не один. Это один из многих. Состоит из многих. Лкумар — не один. Тоже один из многих, но совсем глупый. Когда лкумар вырастает слишком, становится опасно. Поэтому шакрат уменьшает его. Это хорошо всем, и шакрату, и лкумару».
«Ничего не понял» — честно признался я.
«Они все вместе. Один лкумар. Один шакрат. Во всем море каждый один. Их пара».
В моем сознании забрезжил лучик света. Выходит, эти существа как бы образуют единое целое. Все лкумары — это один лкумар. Собственно лкумаром Ксената называет их общность. Как рука и пальцы. Ксената говорит о руке, ее называет лкумаром, а я — о пальцах. Я думал, что они независимы, как отдельные люди, а они, оказывается, существуют вместе, всегда вместе. Причем лкумар — единственный лкумар — это даже не стая, это все обладатели золотых панцирей на Марсе. На вымершем Марсе. Вымершем Марсе из моей галлюцинации — если уж быть совсем точным. А шакрат — это вторые, которых я принял за хищников. Это два организма, каждый из которых разделен на множество подобных друг другу тел. Как если бы человечество состояло не из отдельных людей, а если бы все люди думали вместе, как одно целое, но не имели бы общего тела. Ух ты…
«Почти так. Так». — С заметным облегчением согласился Ксената.
«А это? Это существо, которое тут, на Ганимеде?» — спросил его я.
«Да. Такое».
«А где его лкумар? Кого оно ограничивает?» — задумался я и тут же нашел ответ. Нашел и содрогнулся. Люди. Оно ограничивало людей. Ограничило их. Кардинально. Оно их уничтожило.
«Не шакрат. Как шакрат, но не он. Оно жило подо льдом. Никого не ограничивало. Оно не пара, нет пары. Люди пришли, начали менять. Когда лкумар вырастает, он опасен. Он начинает менять вокруг, где живет. И все погибнет. Шакрат ограничивает». — Ксената повторял одно и то же на разные лады, пытаясь добиться понимания.
Пожалуй, эта наша беседа стала самой длинной из всех. Он поселился в моей голове навсегда? Я быстро, пока он не заметил, перескочил с этой мысли на другую:
«Почему бы тогда вашему марсианскому шакрату не уничтожить всех лкумаров? Не может? Поддерживает какой-то баланс?»
Мне послышалось, что Ксената хмыкнул. Звук усмешки, яственно разнесшийся внутри собственной головы, такого еще не было.
«Убьет себя».
«Почему?»
«Шакрат из лкумара. Лкумар дозревает, склеивается. Срастается. Распадается на шакрат».
Так вот оно что. Страшные существа, скатоподобные хищники с сотнями отвратительных длинных щупалец, и золотистые веселые кальмарчики — одно и то же. Вернее, из вторых получаются первые. Однако когда маленьких слишком много, они почему-то опасны. Но…
В этот момент мои руки коснулись дна. Вернее, склона. Я так увлекся мысленным разговором со своей выдуманной сущностью, так привык к однообразным, мною же запрограммированным движениям скафандра, что не обратил внимания, как перчатки уперлись в камень. Скафандр упорно продолжал грести, и я спешно остановил программу. Приехали.
Голое ложе ганимедийского моря показалось мне даже менее интересным, чем лунная пустыня. Ничего кроме скучных серых плит, стен, обломков и наплывов базальта. Архипелаг образовался быстро, поднялся над водой, в которую наши орбитальные зеркала превратили ледяной панцирь планеты. Вернее, отступила вода, ведь плотность льда существенно меньше, и один из грандиозных подводных хребтов выступил над поверхностью океана. Этого было достаточно для нарушения баланса давлений, начался тектонический подъем горного массива, кое-где набравшего высоту до нескольких километров. Кора во многих местах треснула, и лава хлынула из-под нее как кровь из пореза. На дне она застывала каменными подушками и ступенями, а на воздухе растекалась по большим площадям, заливая изломанные подземными силами пространства и сглаживая неровности. По знаменитым лавовым полям области Мариуса можно кататься на велосипеде без особого риска влететь в обломок скалы или в трещину. В это трудно поверить, если представлять себе Ганимед нагромождением скал (каковым он, положим, и является на большей части Архипелага).
Архипелаг довольно велик, его даже предлагали переименовать в континент, но старое название удержалось. К тому же, он имеет вытянутую форму и состоит из цепочки островов разного размера. На крупнейшем острове построили Ганимед-Сити, столицу, а на второй по величине сейчас карабкался я, срочно осваивая подводный альпинизм — науку, откровенно скажу, не из сложных.
Читать дальше