Станислав Михайлов - Эра воды

— Но так же не может быть! — Я бросил взгляд на Катю, ожидая реакции. Она смотрела странно. Как будто на меня, но, в тоже время, мимо. Я вернулся к инспектору: — Роб, а что спасатели?

— Приступают к работе. Автоматические зонды запущены, первые экипажи вошли в атмосферу, еще один на подлете, займется спутниками. Другие позже подтянутся. Мы отвели орбитальную станцию подальше, рисковать не будем, ближе чем на тридцать тысяч к Ганимеду она не подойдет…

Катина рука легла на мое плечо, словно ища опоры. Но обратилась лидер-инспектор не ко мне.

— Роб, всех спасателей отозвать. Немедленно. С орбиты уйти. Если прихватят спутники — хорошо, если нет — бросить. И ни в коем случае не приближаться к планете!

Инспектор выглядел озадаченным:

— Но там же люди… Больше тысячи человек…

Ее глаза сверкнули. Ого, такой я ее еще не видел.

— Роб, это приказ. Выполняй немедленно! Разведботов раскидать по всему Архипелагу. Несколько в океан. Обязательно несколько в Ганимед-Сити. Карантин до дальнейших распоряжений.

— Слушаюсь, — он кивнул и исчез.

Какой-то дерганной, не своей походкой Катя подошла к столу и оперлась о него. Выдавила через силу:

— Соединить с инспектором Бобсоном.

Роб появился снова:

— Отдаю распоряжения, но связь плохая, да и сигнал пока дойдет, далеко…

— Все правильно. Отдавай. Потом готовь ракету, мы летим туда.

— Лично?! — Брови инспектора поползли вверх.

— Лично. Отбой.

Роб снова исчез.

Катя скомандовала, и перед нами, заняв половину стены, возник Ганимед. Точно таким я его и помнил: круглой серой кляксой. Только сейчас он не улетал от меня, бегущего на Землю, а спокойно чертил очередной круг по орбите, огибая Юпитер. С этого ракурса главная планета Солнечной системы казалась полосатым надувным шариком, чем-то вроде огромной елочной игрушки, скромно присоседившейся к гиганту-Ганимеду. Вот какой обманчивой бывает внешность, если не знать истинного положения дел.

Истинного положения… Его не знает сейчас никто. Но есть ощущение. И мне кажется, у Кати оно такое же.

Катастрофа.

В небе Фобоса лишь один господин, строгий отец и надзиратель — Марс. Огромная красная планета угрожающе нависает над темно-серой, почти черной равниной, изрытой и перепаханной мелкими и крупными метеоритами, покрытой оспинами кратеров, оставшихся от прямых попаданий, и бороздами от тех бомбардировок, когда удары приходились по касательной.

Ночью равнину заполняют коричневые тени. Они светлее черноты, значит они — свет.

Так светит Марс. Гигантский выпученный глаз небес, размером в половину окна, взирает на скромное убранство транзитной комнаты. Если погасить искусственное освещение, на все предметы упадет грязно-розовый блик, отблеск мрачных кузниц и сражений, морей пролитой крови. Зарево от тысяч и тысяч пожаров, от всего злого огня, что человечество натворило за свою историю, отразится на столе и диване, на стенных панелях и ручке двери, на щеках зрителя. Все то, что люди приписывали богу войны, греческому Аресу и его римскому наследнику, Марсу, все то, что люди, на самом-то деле, несли в себе и обращали к себе подобным.

На обратной стороне спутника, той, что никогда не попадает под строгий взгляд отца, такая же перекопанная метеоритами пустыня. Ночью она погружается в глубокую тьму, освещенную лишь звездами да редкими стартами челноков и транспортных кораблей. Днем, когда солнце, хоть и далекое, проливается яркими лучами, равнина становится серой. Пыль, жадно впитывая электромагнитную энергию, нагревается почти до температуры человеческого тела. Она получает статический заряд и долго не оседает, если ее потревожить.

Точно так же происходит и на лицевой стороне Фобоса. Грозный отец днем слабеет, уступая власть настоящему хозяину Солнечной системы. В черном, но все же захваченном далеким неистовым солнцем, небе красное око Марса щурится, показывая лишь половину диска, а то и совсем узкий, хитрый серп. В это время античный бог приобретает черты монгольского хана Чингиза. Стремясь к последнему морю, древний Потрясатель Вселенной беззаветно служил войне. Крови и огня он извел столько, что вошел в историю и занял там почетное место. Но даже этот великий убийца, мечтавший о бессмертии, не осмеливался и в мыслях протянуть руку сюда, где оказались теперь мы, его далекие миролюбивые потомки. Едва ли он мечтал оставить свои следы на небе.

Транзитная станция Фобос-Главный. Ее склады и залы ожидания из соображений безопасности размещались на стороне, всегда повернутой к Марсу, ведь на обратной стороне — летное поле космопорта. Пассажиры и грузы, направлявшиеся на планету или с нее, перебрасывались по поверхности спутника монорельсовыми поездами, маршрут которых опоясывал Фобос. Вакуумную трубу строить не стали, поскольку спутник не имеет атмосферы, так что на подлете к ракетодрому можно было увидеть сверкающую рыбку поезда, скользящую по тонкой леске токопровода. Пока это случалось не слишком часто, все-таки Фобос — не Луна, а Марс — не Земля, и пускай от года к году транзитный космопорт работал все более напряженно, его пока не планировали расширять, ведь самое крайнее напряжение здесь до сих пор — три борта в день.