Владимир Баграмов - Страна убитых птиц

— Что оживляет? — Информатор вытаращил глаза.

— Да, ты не ослышался, именно трупы. Поднял женщину, умершую от сердечной недостаточности. Вот так, взял и поднял! И она жива. В настоящий момент летит сюда. Потом оживил голубя. Птичка такая, знаешь?

Голубей Информатор видел, немного их осталось в стране. Считанные сотни; как правило, в городах, где немного лучше с экологией.

— Президенту нужен этот человек. В Ясногорске засуетились боевики «Движения», объявлено Чрезвычайное положение, но это полбеды. Главное — он исчез! Прошел чуть ли не всю охрану, и никто НИЧЕГО НЕ ЗАМЕТИЛ! Ты понимаешь?

— Мистика какая-то!

— То-то и оно, мальчик. А сзади его дома большой пустырь, глина, там отпечатались следы его паршивых ботинок. И заграждения он прошел! Вот так, запросто! Не таясь, шел и шел, и ни разу не наступил ни на мину-ловушку, не запутался в спирали, и током его не убило. По фатальной случайности оператор отключил ток на тридцать секунд. И ему хватило. Президенту он нужен. Сейчас мы будем смотреть, как наши орлы штурмуют СВАЛКУ. Я приказал стрелять во все, что шевелится. Пусть зальют огнем всю территорию этой проклятой СВАЛКИ! Мутанты давно уже как кость в горле.

— Но они убьют и этого!..

Исполнитель ехидно прищурился, взял маслину, повертел в руках.

— А кто тебе сказал, что это плохо, мальчик?

— Зачем? Пусть отвезут его в Центр. Человек, способный оживлять трупы, — это же переворот в науке.

— А не просто ПЕРЕВОРОТ, а? Ладно, не округляй глаза, пей коньяк и кофе!

Исполнитель протянул руку, нажал клавишу на панели дистанционного управления «Глаза». Экран мгновенно осветился, по нему побежали полосы, потом он мигнул, и появилось изображение взлетной площадки боевых вертолетов. По дорожке от здания КП цепочкой бежали «спецназовцы».

— А-а-а! Красивые-е-е!..

Иу упал в грязь, лицом вниз, пополз, завывая и дергаясь всем телом. Сина стояла, как мертвая, скрестив на груди руки, впиваясь глазами в горизонт, — от ГОРОДА, курсом на СВАЛКУ, подобно стае летучих упырей Гри, что раз в пять лет мигрировали по стране, летела армада вертолетов… Вертолеты шли в три яруса. Грозный, напоминающий горный обвал гул с каждой секундой нарастал и ширился.

Смагин неловко повернулся на крик Иу, чуть не упал. Больная нога нестерпимо ныла, особенно в колене, там сидела какая-то «заноза», мешающая движению. В затылке тоже родилась боль — он словно вспухал, его затылок, и Викентий Смагин даже схватился за него ладонью, ожидая, что лопнет, разорвется подобно пузырю его череп. Он закрыл глаза.

…ОН СТОЯЛ ПО ПОЯС В ЧЕРНОЙ ВОДЕ… МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО И НЕ ВОДА, ТАКОЙ ТЯЖЕЛОЙ, ПЛОТНОЙ И МАСЛЯНИСТОЙ ОНА БЫЛА. КРУТОЙ УХОДЯЩИЙ ВВЫСЬ БЕРЕГ БЫЛ СЛЕВА, СПРАВА — ПОЛОГАЯ РАВНИНА, ПРЯМО ОТ ОТМЕЛИ, С КОТОРОЙ ОНА НАЧИНАЛАСЬ, СТОЯЛА СТЕНА СУМЕРЕК — НИ ЗВЕЗДОЧКИ, НИ ЛУНЫ, НИ ОГОНЬКА… ВПЕРЕДИ БЫЛА ЧЕРНАЯ ВОДА И СЗАДИ ЧЕРНАЯ ВОДА.

«МОЖЕТ, ЭТО АД? — ГРУСТНО ПОДУМАЛ ОН, — ТАК ВЫГЛЯДИТ ДОРОГА В АД?»

Низко над водой, пока еще далеко, прямо на него летела стая глаз. Именно глаз, потому что он различал каждый в отдельности — два века, ресницы, расширенный зрачок с огоньком внутри… Глаза источали ненависть. Он так и чувствовал ненависть каждого глаза, а все вместе они образовали тугую, плотную волну ненависти, которая неслась на него со страшной скоростью. И только тут он заметил, что из воды и там и тут торчали головы! Лица были повернуты к нему, много знакомых лиц, что-то их объединяет. Но — что?! Он силился вспомнить, и не мог… И тогда на берегу встала его умершая мать. Она была в черном хитоне, волосы ее были длинные, как в молодости, а в руках книга.

— Зачем ты здесь? — шепнули его помертвевшие губы, но мать не слышала, а может быть, просто не отвечала. Она брела вдоль берега, указывая пальцем на головы, торчащие из воды, и кивала, словно считала. И тогда он понял — здесь были все те, кто его любил и ненавидел. НЕ БЫЛО ЧУЖИХ. Это были люди из его тридцатитрехлетней жизни, умершие и живые. Они были собраны здесь, в этой черной воде. Для ЧЕГО? Суд? Но он не судья, чтобы судить их, таких разных.

А стая глаз все неслась на него, он чувствовал — НАДО ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ! Это была величайшая из всех мыслимых опасностей. Тогда он закричал — потерянно, тревожно и надрывно! И его услышали — на воде вдруг захлопали крылья, сотни белоснежных крыл! Каждая из голов превращалась в неведомую и прекрасную птицу и взлетала в черный мрак тяжелого неба! Стая понеслась на стаю…

И НАЧАЛАСЬ НЕВИДАННАЯ БИТВА. ГЛАЗА КОЛОЛИ ПТИЦ ЖЕСТКИМИ, КАК КИНЖАЛЫ, РЕСНИЦАМИ, ПТИЦЫ ПАДАЛИ В ВОДУ И, НЕ ДОЛЕТАЯ, ВСПЫХИВАЛИ МАЛЕНЬКИМИ ФАКЕЛАМИ. ПТИЦЫ КЛЕВАЛИ ГЛАЗА ПРЯМО В ЦЕНТР ЗРАЧКОВ, ИСТОЧАЮЩИХ НЕНАВИСТЬ. ГЛАЗА ЗАКРЫВАЛИСЬ И ТОЖЕ ПАДАЛИ, ТОНУЛИ. ГЛАЗА НЕ ГОРЕЛИ. ОНИ БЫЛИ ТЯЖЕЛЫ ДЛЯ ОГНЯ, ТОНУЛИ БЕЗ ВСПЛЕСКА И ЗВУКА. ПТИЦЫ ПОБЕДИЛИ…