Роберт Силверберг: Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади

И победив усилием воли слабый отблеск света уходящего дня, Эвлуэла все же взлетела.

Я вздохнул, сунул руки под мышки, чтобы согреться. Как же это так получалось, что я совсем окоченел, а девочка Эвлуэла радостно парила в небе совсем обнаженная?

Уже наступал двенадцатый час из двадцати, а значит пришло время Наблюдения. Я подошел к тележке, открыл ящики и подготовил приборы. Шкалы некоторых из них пожелтели и почти стерлись, люминесцентное покрытие стрелок индикаторов сошло; пятна морской воды, как реликвия времени, которую оставили пираты Земного Океана, изуродовали футляры приборов. Истертые от времени ручки и кнопки были мне послушны, пока я готовился к работе. Сначала нужно помолиться о том, чтобы во время Наблюдения у вас был ясный и проницательный ум; потом нужно добиться абсолютного единства с приборами; и только после этого нужно начинать сам процесс Наблюдения, поиска в звездных небесах врагов человека. Вот чему я был обучен и в чем состояло мое искусство. Я взялся за ручки и кнопки, выбросив из головы все лишнее, и приготовился слиться с моими приборами, стать их неотъемлемой частью.

Я еще только вошел в первую фазу Наблюдений, когда я услышал за спиной низкий, звучный голос:

— Ну, Наблюдатель, и как идут дела?

Я бессильно опустился на тележку. Испытываешь просто физическую боль, когда тебя так неожиданно отрывают от работы. Какое-то мгновение у меня было ощущение, что в мое сердце вонзились невидимые когти. Меня бросило в жар, я не мог сконцентрировать взгляд; у меня пересохло во рту. Как только я пришел в себя, я оторвался от приборов. Стараясь унять дрожь, я обернулся.

Это был Гормон, который тоже путешествовал с нами. Он стоял и ухмылялся. Его забавляло мое состояние, но я не мог сердиться на него. Разве можно сердиться на того, кто вообще не входил ни в один союз?

Усилием воли я заставил себя произнести:

— Ну, и как, ты полезно провел время?

— Еще как. А где Эвлуэла?

Я показал наверх, и Гормон кивнул.

— Ну, и что же ты обнаружил?

— Этот город определенно Рам.

— В этом никто и не сомневался.

— А я сомневался. Теперь у меня есть доказательства.

— Да?

— В сумке. Смотри!

Он вытащил из туники сумку, сел возле меня на землю и открыл ее. Тихо что-то приговаривая, он начал вытаскивать из нее что-то тяжелое, из белого камня. Теперь я видел, что это была колонна с каннелюрами, покрытая щербинами от времени.

— Из храма Величественного Рама! — воскликнул Гормон.

— Этого не следовало делать.

— Подожди! — он опять полез в сумку.

Он достал оттуда пригоршню круглых металлических пластинок, и они со звоном упали к моим ногам.

— Монеты! Деньги! Посмотри, Наблюдатель! Лица Цезарей!

— Кого?

— Древних правителей. Разве ты не знаешь историю прежних циклов?

Я с любопытством взглянул на него.

— У меня еще кое-что найдется, — сказал Гормон. Сумка его, казалось, была бездонной. Наверное, в ее сморщенный зев можно было бы затолкать весь мир, а размером она все равно была бы с ладонь. Гормон вытащил из нее какие-то детали от машин, свертки, странный геометрический предмет из коричневого металла, который, возможно, когда-то был орудием труда; три квадратика из сверкающего стекла, пять листков бумаги — бумаги! — и еще множество всякой всячины, реликвий времен античности.

— Вот видишь? Неплохой урожай, а, Наблюдатель? И это все не обычные трофеи, подобранные где попало. Все зарегистрировано, на каждом ярлык, примерный возраст, общественная формация, при которой он появился на свет. Здесь тысячелетняя история Рама.

— Следовало ли все это брать? — засомневался я.

— Меня интересует прошлое, Наблюдатель. И хоть я и не вхожу ни в какой союз, но у меня есть свои научные интересы.

Что здесь плохого? Разве у уродов не может быть тяги к знаниям?

— Да, конечно, может быть. Делай, как знаешь, реализуй себя, как тебе хочется. Это Рам. На рассвете мы войдем в него, и я надеюсь, что мы найдем там работу.

— Это может оказаться трудным делом.

— Почему же?

— В Раме слишком много Наблюдателей сейчас, я это точно знаю. Твои услуги там не нужны.

— Я постараюсь добиться благосклонности Принца Рама, — ответил я.

— Принц Рама — очень тяжелый, холодный и жестокий человек.

— Ты что-нибудь знаешь о нем?

Гормон пожал плечами.

— Да так, кое-что. — Он начал складывать свои экспонаты обратно в сумку. — Но все равно, попытаться тебе надо, Наблюдатель. Разве у тебя есть выбор?