Жан ля Ир - Иктанэр и Моизэта

Когда все уселись, адмирал Жерминэ поднялся среди напряженного внимания и поразительной тишины. Его выбритое лицо, носящее отпечаток редкой энергии, было как всегда бледно, и его холодные, спокойные глаза не открывали угадать, каковы были его мысли, бурны или спокойны?

— Господа! — начал он своим, с первого же момента сильным и горячим, красивым и увлекающим голосом предводителя: — Господа, среди вас нет ни одного, кто бы не читал в газетах ошеломляющих ультиматумов и с виду смешных угроз, которые какой-то Неизвестный сумел вручить или доставить главам всех государств всех цивилизованных наций…

При этих вступительных словах волна изумления и любопытства охватила собрание. Даже капитан Лекербалек, вопреки своим сединам, так поддался общему юношескому волнению, что хлопнул по столу своей раскрытой рукой.

Но, выждав четверть минуты, адмирал продолжал:

— Весь мир осмеял Неизвестного, с его ультиматумами и с его угрозами…

(Никто даже не посмел теперь улыбнуться…)

— И вот, господа! — провозгласил адмирал: — потеха кончена!.. Неизвестный приступил к осуществлению своих угроз!..

При этих словах общее удивление, даже ошеломление были так сильны, что, вопреки почтительности пред начальством, у всего собрания вырвались почти несознательные восклицания. Поморщив брови, адмирал поднял руку. Молчание восстановилось моментально. И начальник эскадры продолжал:

— Господа, если мы не допустим тут участия таинственного Неизвестного, то нам будет невозможно объяснить тех ужасающих происшествий, которые разразились вчера, 2-го февраля, в северной и восточной части Европы, от часа пополудни до полуночи. По приказу и сообразно с инструкциями министра, эти новости сообщены мне лишь после их проверки и удостоверения, до такой степени они невероятны! Вот, господа, эти депеши!

В этот момент молчание было могильное. Все глаза были прикованы к губам адмирала, с которых должны были слететь ошеломляющие слова; все уши, образно говоря, дрожали в ожидании страшных вестей, все сердца мучительно бились пред перспективой непривычных ощущений. И как невидимый призрак, напоминание о роковом Неизвестном сковало все мысли.

Сухим теперь и отчетливым голосом, отчеканивая каждый слог, адмирал прочел:

«Париж. Башня Эйфеля. 3-е февраля. Шесть часов утра. Вчера, в час дня, в водах острова Гельголанда внезапно взорвался германский броненосец «Kaiser Friedrich II». Он участвовал в эскадренных маневрах. Были слышны два почти одновременные взрыва. Броненосец был разрушен совершенно. Часть экипажа могла быть спасена другими судами эскадры. Двести человек матросов и двенадцать офицеров, в числе которых и адмирал Шильман, погибли. Причина катастрофы неизвестна».

Одним движением руки адмирал бросил бумагу на стол и взял другую. Все офицеры были бледны до ужаса. Тишина нарушалась только усиленным чьим-то дыханием, да треском стула под капитаном Лекербалеком.

Но адмирал стал сейчас же читать дальше:

«Париж. Башня Эйфеля. 3-е февраля. Семь часов тридцать минут утра. Вчера, 2 февраля, в восемь часов утра английский броненосец «Exemouth» взорвался перед бухтой Портсмута, на своем обратном пути из открытого моря, где он производил опыты ночной сигнализации. Два почти одновременных взрыва были расслышаны экипажем сопровождавших судно миноносцев. «Exemouth» раскололся на три части и потонул в две минуты. Из шестисот пятидесяти человек экипажа лишь сто восемьдесят четыре спаслись, большинство раненых было спасено миноносцами. Все остальные погибли. Причина катастрофы неизвестна».

Когда адмирал читал эту телеграмму, общее волнение было так сильно, что многие офицеры привстали со своих мест. Но начальник одним жестом заставил их опять сесть и, среди мертвого молчания, произнес:

— И вот, господа, третья и последняя телеграмма. Если она и длиннее других, зато менее разрушительна, а также она касается в отдельности Франции.

Офицеры передрогнулись, и черты огромного большинства их отразили невыразимую тревогу:

И адмирал, на этот раз не стараясь скрывать своего волнения, прочитал:

«Париж. Башня Эйфеля. 3 февраля. Девять часов утра. Вчера, в полдень, 2 февраля, на рейде Шербурга, взорвался находящейся в радиусе Cainte-Anne и под прикрытием западного мола форт Шаваньяк. Слышно было пять последовательных взрывов. От форта и от скалы, на которой он стоял, осталась на уровне моря лишь груда разорванных камней.

Насчитывают лишь трех жертв, так как весь гарнизон был на берегу. Эти три жертвы были: вестовой у ворот, сержант и часовой. Катастрофа была ужасающей, если принять в соображение ее внезапность, силу и те обстоятельства, при которых она произошла. В самом деле, по приказу министра и вследствие и в предвидении известных маневров эскадры, только что введенные в действие наэлектризованные металлические сети были накануне погружены в море и заперли и до сих пор еще совершенно запирают Западный и Восточный проходы, дающие единственный доступ на рейд Шербурга. Больше того: четыре миноносца крейсировали впереди этой завесы. Ни одна даже самая маленькая подводная лодка не могла бы проскользнуть, не будучи замеченной, так как сети были натянуты от самой поверхности моря и до дна и были соединены с электрической сигнализацией, находящейся в фортах, защищающих проходы. И вот ни один из этих звонков не был приведен в действие, чем доказывается, что к сети не прикоснулись ни в едином пункте. Если сопоставить с разрушением форта Шаваньяка катастрофы немецкого «Kaiser Friedrich II» и английского «Exemouth» и приписать их одной и той же причине, то становится невозможным полагать, чтобы это было делом какой-нибудь подводной лодки, как бы ни велика была приписываемая ей в таком случае, быстрота хода и мощность. И таким образом приходится остаться при догадках…»