Филип Фармер - Многоярусный мир - Ярость рыжего орка. Лавалитовый мир. Больше чем огонь.

В пещере вспыхнула заря, свет менее яркий, чем вчерашний. Через час появился Дингстет, он встал между деревом и камнем, осмотрительно не приближаясь к клеткам.

— Я слышал, как вы говорили о планах бегства, — заявил он, — и просчитал через этот мир возможности вашего успеха. Он дает вам более чем 99,999999999-процентную вероятность вообще никогда не преуспеть в этом. Сейчас, дабы сделать эту вероятность стопроцентной, мир пытается вычислить, что именно вы можете предпринять.

— Чтобы рассчитать такое, ему требуется получить от тебя полные данные, — заявил Кумас. — А ты их никогда не узнаешь.

— Давай, облегчи нам дело! — взвыл Вематол. — Выболтай все, анус ты анусовый, король кретинов!

Кумас с раздосадованным видом улегся на груду одеял и повернулся ко всем спиной.

— Тем не менее я пытаюсь учесть все факторы, — сказал Дингстет. — К сожалению, мой создатель не наделил меня воображением Владык.

— С удовольствием поможем тебе найти искомое! — выкрикнул Вематол.

— В самом деле? — повернулся к Вематолу Дингстет. — Вы очень добры.

Ему пришлось подождать, пока утихнет хохот сидящих в клетках. Даже Хрууз смеялся своим отрывистым лающим смешком.

— Полагаю, это какая-то человеческая шутка. Я таких не понимаю. Через час вы услышите сигнал. Ты, Кикаха, незамедлительно встанешь вон в тот круг на полу твоей клетки. Врата перенесут тебя в район спортзалов и душевых. Когда ты вернешься в клетку, сигнал зазвучит опять. Ты, Вематол, пойдешь следующим.

Дингстет поочередно назвал каждого, убедился, что пленники поняли установленный порядок, и вернулся к вратам у дерева.

— Заботится он о нас неплохо, — сказал Ашателон, когда хозяин пропал из виду, — хотя насчет еды ничего сказать нельзя. Хотел бы я знать, почему его вообще волнует наше состояние?

— Кажущаяся забота о нас заложена в него, — откликнулся Рыжий Орк. — Это входит в его программу. Но Зазель ввел подобные команды исключительно ради собственных нужд. Возможно, мы еще пожалеем, что Дингстет не прикончил нас сразу.

* * *

Кикаха очутился в высеченном в камне помещении без входов и выходов — если не считать врат, доставивших его сюда, — которое вентилировалось через узкие прорези в стенах. Пятьдесят футов в высоту и в ширину, полмили в длину. В каждом конце — неогороженный душ, фонтанчик, унитаз и фен.

Он сделал несколько упражнений, потом быстро пробежал вокруг зала миль пять, снова позанимался гимнастикой, напился, встал под душ, высушился, после чего ступил в круг и тут же оказался в клетке. Снова раздался громкий гудок, и Вематол встал в центр своего круга.

На третье утро подобного режима Кикаха не выдержал и спросил Дингстета, что тот в конце концов собирается с ними делать.

— Вы останетесь в клетках, пока не покончите с собой или не погибнете от несчастного случая, хотя и не представляю, как тут может произойти несчастный случай.

Ураган протестов затих далеко не сразу, после чего на несколько минут воцарилось молчание.

— Значит, мы останемся здесь навечно, — проговорил наконец Вематол.

— Вечность — всего лишь философская концепция, — сказал Дингстет. — Ничего подобного не существует. Однако, если б ты сказал, что вы пробудете тут очень долго, то был бы прав.

— Да мы же свихнемся! — завопил Кумас.

— Вполне возможно. Но на продолжительность вашей жизни это никак не повлияет.

— Почему ты так обращаешься с нами? — с трудом сохраняя спокойный тон, спросил Кикаха.

— Я должен подчиняться командам Зазеля, хотя и не знаю, почему он так распорядился. Однако, как мне представляется, когда хозяин отдавал такие приказы, он не предвидел, что однажды покончит с собой. Теперь он мертв — но его повеления живы.

Кумас потерял сознание. Вематол выплеснул на Дингстета весь свой богатый запас оскорблений и ругательств, а когда исчерпал его, то начал по новой. Ашателон кусал руки, пока на них не выступила кровь. Трое остальных не проронили ни слова: Рыжий Орк сидел, задумчиво уставясь в пространство сквозь решетку. Хрууз плакал — странное зрелище для людей, поскольку его инсектоидное лицо, казалось, скрывало не больше эмоций, чем у насекомого. Кикаха подпрыгнул, повис на прутьях решетки и принялся корчить рожи, ухая, точно обезьяна. Ему требовалось как-то выразить свои чувства. Всего лишь на какой-то миг ему почудилось, будто его и вправду отбросило к самому началу эволюционного пути. Обезьяны не думают о будущем. А раз так, он станет обезьяной и тоже не будет о нем думать.