Богдан Петецкий - Только тишина

Тем не менее, и на его плоской крышей торчала мачта, увенчанная пучком тоненьких полосок фольги казалось бы бесконечной длины. Эта многоцветная, сверкающая паутина раскачивалась на искусственном ветру, оплетая дом и соседствующие с ним деревья. Вдоль забора бежал ряд маленьких фотонных эмиторов. Я представил себе, как все это выглядит вечером.

С моей матерью годы обошлись милосердно. Только морщинки возле глаз, когда она улыбнулась, сделались чуточку глубже. У отца побелели виски, но, несмотря на это, он производил впечатление более молодого, чем тогда, когда я улетал. Он был оживлен и разговорчив. Я не смог бы объяснить, почему, но с первой же минуты мне стало ясно, что его жизнерадостность имеет мало общего с моим возвращением. Пару раз мне даже показалось, что за ней кроется что-то неестественное. Я присмотрелся к нему, когда он разговаривал. Он производил впечатление человека, которому есть что скрывать, но — ненадолго.

Через какое-то время я почувствовал усталость. История полета «Дины» каждый из них знал напамять. Я добавил кое-какие детальки и перешел к расспросам. Через час я уже мог повторить имена, которыми были наречены родившиеся за эти девять лет дети наших соседей.

Начало смеркаться. Я поинтересовался, почему они не включают установленные на крыше эмиторы. Раз уж потратили столько сил на то, чтобы их там смонтировать.

— Подождем до утра, — ответил отец.

— До утра, так до утра, — буркнул я. — До утра, — повторил немного погодя. — А, может, только утром?

Восцарилось молчание. Я усмехнулся. Я глядел на них с видом человека, который не отвечает за себя, поскольку ничего не знает и ни о чем не догадывается.

— Только утром, — выдавил наконец отец.

Я изумился.

— И стоило возиться с этим ради однодневной иллюминации? — поинтересовался с наивной миной.

— Стоило, — ответили одновременно отец и Рен, мой младший брат. В голосах их прозвучала непоколебимая убежденность.

Авия тревожно шевельнулась и покосилась на часы. Потом поднялась, поправила волосы и подошла ко мне.

— Тебе уже пора, — сказала она. — Тебе к девяти надо быть в Центре, верно?

— А ты откуда знаешь? — спокойно спросил я. Ее не было, когда Тарроусен договаривался со мной на счет «ночлега».

Она смутилась. Опустила голову, уставилась глазами на носки своих туфелек. Впервые я видел ее такой.

— Я… — начала она и замолчала. Выждала какое-то время, словно набираясь мужества, потом выпрямилась, повернулась ко мне в профиль и, глядя в окно, сказала:

— Думаю, будет лучше, если ты все там узнаешь, от них. Впрочем, они об этом просили. Вопрос достаточно сложный, по крайней мере, для человека, который… — она не закончилась.

— …задержался на девять лет в своем развитии? — предположил я.

Она посмотрела мне в глаза.

— Не злись. Они намерены все вам растолковать наиболее упорядоченным образом. Все дело в отношении, понимаешь?

Я кивнул. И добавил сладеньким голосом:

— Понимаю. У меня создалось впечатление, что приближается первая годовщина моей смерти. Все думают обо мне с чуткостью. Еще немного — и разрыдаюсь.

— Ох! — вскрикнула она и стремительно отвернулась. С меня же всего этого маскарада было более, чем достаточно. Словно я — пятилетний малыш, у которого только что родился братишка.

Я почувствовал осторожное прикосновение чьей-то руки к моему плечу. Повернулся резче, чем следовало бы. Позади меня стояла мать.

— Не тревожься, — сказала она голосом чуть ли не веселым. — Сам увидишь, все уладится. А потом мы долго будем вместе…

И впервые за этот день меня потрясло понимание того, что я и в самом деле ничего не знаю.

Я проснулся с ощущением, что за время сна вырос на несколько сантиметров. С усилием поднял голову, обхватил ее руками, какое-то время подержал так, после чего осторожно, с величайшим вниманием ощупал пальцами.

И неожиданно обрел память. Сел, не спуская ног с разложенного кресла, и уставился на аппаратуру, расположенную на расстоянии вытянутой руки.

Индикаторы даторов замерли в нулевом положении. Числа в окошках свидетельствовали о завершении программы. Я напрягся с мыслями и восстановил в памяти формулу расширенной теории поля, о существовании которой не имел ни малейшего понятия еще шесть часов назад, когда укладывался спать в информационном кабинете. Не подлежало сомнению, что я вновь стал современным человеком.

Однако, не во всем. В программах даторов отсутствовала информация, объясняющая обстоятельства возвращения «Дины». Отсутствие людей, или, по крайней мере, их молчание на коммуникационных базах Луны. Посадка непосредственно на орбитальную станцию, весь экипаж которой состоял лишь из Онески и Тарроусена.