Александр Сиваков - Настя

– А если у нас какие-нибудь хулиганы отберут карточку и убегут с ней? – Поинтересовался мальчик, который стоял совсем рядом со мной.

– Надо как-нибудь… чтобы выяснить отношения без таких вот некрасивых эксцессов…

– Или мы купаться будем? – Спросила какая-то девочка.

Директор беспомощно оглядел присутствующих, нервно поправил очки.

– Если вы будете купаться… то… всё равно как-нибудь нужно, чтобы они были вместе. Положите карточку в пакетик… и прицепите… к трусикам, чтобы не потерять… или куда-нибудь ещё… – Михаил Сергеевич смущался всё больше и больше, паузы между его фразами становились всё продолжительнее, мне даже показалось, что у него очки запотели. – Вот, значит, как… Или можно без пакетика, ибо эти карточки невосприимчивы ко всяким… неблагоприятным факторам, в смысле, внешним воздействиям.

Директор перевёл дыхание, словно только что протащил и сбросил с плеч тяжёлый мешок.

– Вот, собственно говоря, и всё…

Михаил Сергеевич мелкими шажками посеменил к выходу. Не дойдя половины расстояния до двери, вернулся.

– Совсем забыл, – с извиняющейся улыбкой промолвил он. – Жить вы будете в пятом корпусе. Как выйдете из нашего Административного корпуса – и по аллейке направо. Там увидите, будет написано "Первый курс".

– А учиться как? – Поинтересовался уже знакомый мне девичий голос. – И где?

Михаил Сергеевич, который уже успел спуститься с кафедры, даже не стал подниматься.

– Завтра подойдёте в учебный корпус – и там сразу разберётесь.

– Во сколько? – Спросила та же девочка. Я привстала на цыпочки, чтобы её рассмотреть. Так и есть – Иванова. Ничего другого я не ожидала.

– В семь или в восемь… можно и в девять, и в десять… как вам будет удобно. Вот…

Во время программной речи директора школы тишина была не совсем полной. Это я поняла, когда он ушёл. Тогда наступила действительно ПОЛНАЯ тишина.

– Кто-нибудь понял, что это был за комик? – Спросила Иванова. Он прошла к кафедре, несколько секунд поколебалась, потом всё-таки решила встать на место лектора. Из-за трибуны осталась видна только её голова.

– Короче так, ребята. Директора у нас нет. Если кто-нибудь сомневается, поднимите руки!

Руки, само собой, никто не поднял.

– Очень хорошо. Сейчас будете подходить ко мне, называть свои фамилии и получать браслеты. Одевать их, я думаю, пока не стоит. У кого почерк хороший? – Иванова оглядела безмолвствующих детей, её взгляд задержался на мне. – Иди сюда!

Я снова почувствовала, что стремительно краснею.

– Я?

– Ты, кто же ещё! Садись рядом и составляй список всех, кто тут есть.

– А если я в персональнике будут печатать, а потом распечатаю, чтобы по алфавиту получилось? – Мой голос дрожал так, словно я разговаривала не с Ивановой, а с самим Сенатором.

– Тоже дело, – легко согласилась девочка, взяла себе тоненький браслетик, покрутила его в руках. – Меня, надеюсь, знаешь, как зовут?

Я молча кивнула.

Марина, которая всё ещё не отпускала из рук куклы, оказалась Добровской, Рома, который с ней знакомился – Кузнецовым, Никита – Крикливым, впрочем, последние две фамилии я и так уже знала. Интересная, замечу, у Никиты фамилия. Необычная. Такую раз услышишь – и больше никогда не забудешь, даже если очень захочешь это сделать.

Кстати, если я уж заговорила об именах. До сих пор я считала, что Полина – довольно редкое имя, а в нашем классе их оказалось целых три, включая Иванову, которая даже с какой-то ревностью разглядывала неожиданно появившихся своих тёзок.

Через несколько минут все браслеты, кроме одного, были разобраны.

– Это чей? – Спросила дочка Сенатора, поднимая его над головой. – Ничей? Ну и ладно, – она небрежно сунула его в карман шорт. – Пойдёмте пятый корпус искать, что ли?

Ребята послушно потянулись за ней.

Я вышла из Административного корпуса самой последней, не переставая дивиться абсурдности происходящего. В роли директора я ожидала увидеть кого угодно: от старенькой суховатой бабушки до той кобры в очках, которая выдавала нам карточки. Но человек за кафедрой на роль директора нашей "Штуки" не годился ни по каким параметрам. Всего моего смирения не хватит даже для того, чтобы уважать этого дядечку, не говоря о большем.

Он был жалким и напуганным, каждый раз смотрел на нас так, словно мы его сейчас начнём бить (Может, его старшекурсники и бьют время от времени?), а когда произносил свою речь, то двух слов связать не мог. И это – главный человек здешней "Штуки" – главного учебного заведения всей планеты? Не верю!