Александр Хлебников: Круг позора

Я в центре «черного круга». Какой беспощадно яркий свет! Не от него ли так жарко, так мерзко потеют ладони?

Близко амфитеатром — люди. Их лица выражают брезгливость и холодное любопытство. Они смотрят на меня, как на диковинное уродливое насекомое. Не только сидящие здесь — меня видит и слышит вся планета, база на Луне, Марсе, Нептуне, все околоземные орбитальные станции.

«Черный круг» позора — высшая мера наказания для тех, что совершил самые страшные преступления. Он пустовал сорок лет, с двухтысячного года, и вот я стою на нем. Я должен откровенно рассказать все, как было. В каком-то странном оцепенении я слышу первый вопрос:

— Олег, что вы делали в момент, когда на рудовозе «Луна-семь», пришвартованном к вашей орбитальной станции «Лонгоза», произошел непредвиденный выхлоп из сопла боковой корректирующей дюзы?

— Я и второй помощник механика Николай Ардов в открытом космосе занимались электросваркой. В наружном корпусе секции «А-сорок четыре» мы меняли лист.

— В чем вы были одеты?

— В облегченных скафандрах для непродолжительных работ.

— Ваше транспортное оснащение было полным?

— Нет. Маневровый пистолет взял лишь я. Без него я не мог: мне надо было подавать Нику инструмент и материал. Ник свой пистолет оставил в гардеробной, сказав, что руки его все равно будут заняты. Он ограничился страховочным фалом.

— Какова была ваша степень свободы в рабочей зоне?

— Я плавал возле Ника; а он, чтобы удобнее вести сварку, привязал себя фалом к скобам корпусной обшивки.

— Монтажные ножи были у обоих?

— Только у меня.

— Скажите, Олег, было ли у Ардова время в момент аварии развязать фал?

— В его распоряжении были считанные секунды.

— Значит, его гибель была неизбежной?

— Этого я не утверждаю.

— По вашему мнению, Ардов мог уцелеть?

— Да. Ему нужно было перерезать фал. Затем мне следовало подхватить Ника и отбуксировать его в сторону. Форсированная тяга моего пистолета позволяла осуществить такой маневр.

— Почему вы не поспешили Ардову на помощь?

— Я растерялся.

— Для состояния растерянности характерно отсутствие волевого импульса. А вы мгновенно среагировали на опасность.

— Да-да! Я струсил! Что вам от меня еще надо? Вам нужно признание? Вот оно! Я ошибся! Я не компьютер! Я не знал, что у нас с Николаем имелось еще несколько секунд.

— А разве существенно, сколько их имелось? Когда другому угрожает смертельная опасность, об этом не размышляют. Тогда действуют! Рассчитывают секунды в критической ситуации машины. Компьютеры — те вправе ошибиться.

Кстати, до удара транспорта о «Лонгозу» оставалось двадцать две с половиной секунды. Их было достаточно для спасения Ардова… Впрочем, теперь об этом рассуждать бесполезно.

Нас интересует лишь одно невыясненное обстоятельство. Как известно, все переговоры при работах в открытом космосе обязательно записываются. Прослушав контрольные записи, мы столкнулись с загадочным фактом. Почему Ардов молчал, не звал вас на помощь?

— Он звал. Мы были друзья, понимали друг друга с полувзгляда. Ник посмотрел на меня, а я…

— Продолжайте. Что же вы замолчали?

Но говорить дальше я не мог… Я вновь вижу его глаза… Наверное, до конца своих дней не забыть мне их!

Когда на рудовозе из-за неисправности включилась та злосчастная дюза, Ник заканчивал последний шов.

— Славно поработали, — разгибаясь, улыбнулся он.

Мне хорошо было видно его лицо. Мы находились на теневой стороне «Лонгозы», обращенной к Земле, и солнцезащитные фильтры в шлемах не опускали. А Земля светила достаточно ярко. Всего 350 километров отделяло ее от нас. Огромная, сияющая белоснежными облаками, из-за которых голубело Средиземное море и желтели пески Африки, она щедро освещала наши скафандры. На фоне угольно-черного неба они казались то серебряными, то облитыми голубым пламенем…

— Возьми-ка горелку. Сейчас отвяжусь — и домой, — оборотясь ко мне, сказал Николай.

Я висел от него метрах в двух. И вдруг по его лицу я понял, что за моей спиной происходит страшное.

Крутнувшись, я похолодел. Прямо на нас надвигалась гигантская туша рудовоза. По-прежнему пришвартованный носовой частью к причалу, он почему-то разворачивался кормой. Неотвратимо, быстро на нас валилась тысячетонная громада. Какие-то мгновения — и нас прижмет к борту «Лонгозы». При состоянии невесомости нет силы тяжести, но масса-то тела сохраняется!