Наталья Резанова - Открытый путь [сборник]

За годы странствий Оливеру приходилось слышать немало историй о церквах, сгоревших от удара молнии, а порой и видеть пепелища. Виновниками обычно считались нечестивые священники, тайными пороками навлекшие гнев Господень. Встречались, правда, еретики, утверждавшие, будто молния поражает церковные шпили по той же причине, что высокие деревья. Но сейчас Оливера волновало другое.

— Не знаю, как церковь, а вот мы с тобой в грозу — на открытом месте. И спрятаться негде.

— А мы и не будем прятаться…

Переживать из-за грома и молний пришлось недолго. На смену им вскоре пришел северный ветер, такой пронизывающий, что повозка кренилась набок и едва не переворачивалась, и проливной дождь. Оливер и Селия мгновенно промокли до нитки.

— Ты мне, помнится, купание на обратном пути обещал, — сообщила она, силясь отжать пропитавшийся водой плащ. — Это оно и есть?

— Тебе бы все язвить. Вот простудишься…

— Зато засухи не будет!

Она была права. Засуха, может, и хороша для виноградников, но губительна для всего остального. Бывали года, когда в засушливые месяцы урожай пропадал на корню, и если не случалось повального голода, то лишь благодаря развитой торговле и рыбной ловле. Но теплее от этой мысли не становилось, и Оливер не преминул съязвить в свою очередь:

— А если на нас нападут, то и твой хваленый арбалет не поможет. Он, поди, и под сиденьем размок!

— Не поможет, — произнесла она. Струи дождя текли по ее лицу, волосы залепляли лоб. — Не поможет…

Постепенно ветер начал стихать, но дождь не унимался. Нельзя сказать, чтоб это производило столь уж удручающее впечатление. Пропыленные сады и рощи на окраинах Старого Реута приобрели вид свежий и умытый. Дети на улицах шлепали по лужам и с упоением гоняли тощих бродячих собак.

По возвращении Оливер сдал Селию на руки кудахтающей Морин, наказав немедленно переодеться в сухое и лечь в постель, — а то, не дай Бог, и в самом деле заболеет, много ли надо в ее положении? Сам же задержался, чтобы позаботиться о лошадях, — они были заемные, а ссориться с дядей — никакой охоты. Только после этого он умылся и переоделся.

Дождь длился до вечера и прекратился, когда уже начало темнеть. В это время зашел Лукман — еще один чиновник с таможни, сплетник необыкновенный — узнать, как дела, а заодно и поведать новости. В заливе сегодня был сильный шторм, рыбацкие суда, стоящие на приколе, порядком потрепало. Но в порту больше болтают о другом. Тримейнскую галеру понесло ветром прямо на Клыки. Моряки там, хвала Господу, были опытные и удалось выгрести, только днище о камни побило, да волна была так сильна, что за борт перехлестывало. Товар испорчен крепко, а корабль императорского флота, отдуваться кормчему придется — тому самому, что галеру от верной гибели спас, а у него и так убытки — двое гребцов-кандальников захлебнулись… Ну да ладно, спишут убытки, всегда найдется, на кого.

— Значит, два человека в грозу все-таки погибли, — сказала Селия, когда Лукман ушел.

— Думаешь, эти галерники были худшими грешниками, чем мы с тобой?

— Может, и были. Разве это важно? Двоим предстояло сегодня умереть, и они умерли. А кто и как безразлично.

— Что за мысли в свадебный вечер!

— Свадьба и похороны — они всегда рядом. Так же, как смерть и рождение. И потому нечего бояться. Так было всегда.

— Я и не боюсь. Кстати, этой галере действительно повезло. Корабль несло на Клыки, и он не разбился — на моей памяти такое в первый раз. Будем считать это удачным знамением.

— Ты по-прежнему веришь в судьбу… Надо полагать, церковь Святого Калгака не сгорела, раз жертва была принесена в другом месте.

— С чего ты вдруг заговорила как язычница?

— Разве наша вера исключает понятие жертвы? И довольно об этом. Ты, как всегда, прав — ни к чему разводить богословский диспут. Ни в свадебный вечер и ни в какой иной.

В конце того лета много говорили об убийстве ландграфа Роуэна, заколотого в собственной спальне при обстоятельствах, о которых в присутствии женщин и детей предпочитали умалчивать. Вскоре, однако, по обвинению в пособничестве убийцам, а то и в прямом их найме были арестованы жена и сын ландграфа и под стражей препровождены в Скель — сухопутно, ибо начинались уже страшные в этих краях осенние шторма.

— Они даже не отпирались, — рассказывал Луций Груох Оливеру, вернувшись из магистрата. — Будь на их месте кто попроще, сразу бы головы долой или, по крайности, удовольствовались судом в Старом Реуте. А так нет — повезли в Скель, хорошо еще, что не в самый Тримейн, чтобы провести все надлежащим образом — дознание там, разбирательство, и только после этого — на плаху.