Андрей Прусаков - Древолюция

— Мужики, я змей на просеке видел! Вот таких! — он растопырил руки как можно шире. — Черных!

Рабочие переглянулись.

— Тише ты, Петрович, — сказал один. — Выпил, так не шуми!

— Какой там выпил… — увидав подходившего мастера, Гориков притих.

— Почему пустой приехал? — спросил Вожаков.

— Да… — невнятно выговорил Гориков. — Я там..!

— А ну, дыхните.

— Да какое «дыхните»! Там змеи!

— Дыхните!

Гориков неуверенно дыхнул.

— Вы пьяны! — резко сказал мастер. Обращение на «вы» не сулило ничего хорошего. Курилка притихла, ожидая развязки.

— При чем тут «пьян»! Работать невозможно! В лесу змеи вот такие! ― снова развел руки Гориков

— Я вас отстраняю от работы. Сейчас же напишете объяснительную. Я вас уже предупреждал.

— Так я… Я видел! — загорячился Петрович, не глядя на сослуживцев, подававших успокаивающие знаки: мол, помолчи, авось обойдется, а с начальством спорить, как против ветра…

— Вот в объяснительной и напишете, что вы видели. Жду вас через пятнадцать минут.

Вожаков развернулся и пошел в каптерку. Он спиной чувствовал неприязненные взгляды, но решил быть твердым до конца. Некоторые до сих пор считают, что можно пить, воровать, прогуливать как при Советах, и тебе ничего не будет. Хорошо, что сейчас изживается эта гниль! Николай совершенно не жалел многочисленных дымовцев, уволенных с лесопилки за пьянки и воровство. Хватит, воровали семьдесят лет, всю страну растащили, должен же этому конец прийти! И дело не в том, частное предприятие или государственное, а в том, чтобы делать свое дело честно. Он гордился своей непоколебимой позицией. И пусть за спиной болтают, что он перед начальством жопу рвет. Он верил, что поступает правильно, и если все станут работать как он, на совесть, болея за дело, Россия станет другой.

Асфальтовая дорога была более–менее сносной, и Поборцев гнал под восемьдесят. Лес расступался, открывая очередной поворот, и Алекс плавно входил в него, почти не снижая скорости. Впереди показался огромный выцветший на солнце синий щит с надписью: «Берегите лес — наше богатство!» Прямо за щитом валялось черное обугленное дерево. Через двести метров он увидел светлое пятно на обочине и, приблизившись, разглядел бежевую машину, уткнувшуюся в сосну. Из‑под помятого капота поднимался дымок. Авария! Включив «аварийку», Алекс съехал на обочину и остановился.

За рулем сидел скрюченный водитель. Поборцев дернул дверь, но она не открывалась. Заклинило. Рванул еще раз. Слава Богу, открылась. Мужчина лет пятидесяти был без сознания. Кроме него, в машине никого не наблюдалось. Поборцев вытащил водителя на траву подальше от раскуроченного двигателя — мало ли, загорится! Что теперь делать? Надо везти в больницу, то есть ехать обратно. Черт, вся поездка накрылась! Но что поделаешь — не бросать же человека.

На силу он никогда не жаловался, но волочить потерявшего сознание человека в машину оказалось делом нелегким. Алекс втащил раненого на заднее сиденье и сел за руль.

Обратная дорога казалась длиннее. Знакомые места проползали медленно, хотя он ехал почти под сто. Поборцев не заметил у водителя видимых повреждений, но знал, что внутренние разрывы могут быть опасней открытых переломов.

— Дерево… На дороге… — вдруг простонал раненый. Поборцев повернулся к нему. Очнулся!

— Эй, ты как? Держись! Скоро будем в больнице! — он повернулся обратно и вовремя: машину занесло на крутом повороте, Алекс ударил по тормозам и едва вырулил. Хорошо, что не было встречных.

— Я врезался в… дерево… — отчетливо сказал раненый. — Оно…

— Что? — переспросил Поборцев. На этот раз он обернулся быстро, но успел заметить, что человек вновь потерял сознание.

Он домчался до перекрестка, заметил вдалеке знакомую фигуру постового и повернул к Дымову.

Больница находилась на центральной улице, называвшейся, как ни странно, не именем Ленина или героя войны, а просто и незамысловато: Рубленая. Говорили, что и ее едва не постигла участь бума переименований, случившегося после перестройки, но дымовцы отстояли старинное название своей главной достопримечательности. На Рубленой до сих пор сохранилось несколько построенных едва ли не в восемнадцатом веке деревянных домов. А когда‑то здесь все дома были такими, и мостовая была из дерева, благо леса вокруг хватало, на сто километров вокруг простиралась живая, бескрайняя тайга.

Затормозив у больницы, Поборцев забежал в вестибюль.